Несколько лет назад я начал было подозревать, что у нас назревают культурные изменения, – когда выпустили «Лигу выдающихся джентльменов». Не в первый раз из хорошего комикса сделали поганый фильм, отнюдь не в первый, но мир в целом, кажется, впервые это осознал. Один критик за другим подчеркивал, что в фильме не осталось ни блеска, ни остроумия, ни даже связности комикса, на который он, собственно, опирался.
Как и многие мои коллеги по миру комиксов, я сейчас причастен и к созданию кино. Из разговоров со знакомыми и журналистами я выяснил, что в этом видят серьезный шаг вверх, сигнализирующий, что я наконец-то вылез из канавы. (Впрочем, киношная законнорожденность тоже имеет свои границы. Во всемирном культурном авангарде несется опера, где-то следом поспевают книги – неважно, с картинками или без.) Кино я люблю. Не могу сказать, что уже достаточно хорошо для него пишу, что само по себе поддерживает мой интерес. Больше всего мне по душе сам этот удивительный процесс: невозможно подобраться к кинопроизводству хоть сколько-нибудь близко, не вспомнив по дороге Орсона Уэллса, назвавшего киностудию «самой большой электрической железной дорогой, что только попадала в руки мальчишке»). Когда я впервые попал в Голливуд, комиксы там читали только «младшие ассистенты»: таким даже разговаривать не полагается, главное, чтобы бегали, куда скажут, и подносили воду в бутылках. Но это было уже довольно давно. Теперь эти ребятишки заправляют целыми студиями.
Было время, когда с тех из нас, кто занимался комиксами, вполне могло статься попробовать обосновать, в чем их преимущество перед фильмами. У комиксов неограниченные возможности для спецэффектов, говорили, например, мы. Сейчас, как ни крути, у кино именно что неограниченные возможности для спецэффектов, так что этот аргумент больше не работает. (В прошлом году я писал сценарий для «Беовульфа» и все волновался, что кульминационная воздушная битва с драконом – это уже немножко слишком, о чем и предупредил режиссера, Роберта Земекиса, специально ему для этого позвонив. Да не волнуйся ты, сказал он мне, ничто из того, что ты в состоянии выдумать, не будет стоить мне больше миллиона долларов за минуту экранного времени.)
И все же в этом вздоре про «неограниченные возможности для спецэффектов» есть своя сермяга или даже две. Чернила куда дешевле пленки. Фильм, а особенно крупнобюджетный, часто вынужден идти на компромиссы, чтобы понравиться максимальному количеству зрителей по всему миру. Комикс в свою очередь тяготеет оставаться достаточно маленьким и достаточно личным форматом, в котором создатель волен просто заниматься искусством, рассказывать истории, а потом складывать ручки и смотреть, не хочет ли кто-нибудь это прочитать. Отсутствие необходимости нравиться дает невероятное чувство свободы. Комикс – бастард, заимствующий свой словарь и идеи из литературы, научной фантастики, поэзии, изящных искусств, дневников, кино и иллюстрации. Приятно думать, что комиксы и те из нас, кто вышли из этой среды, привносят в кино что-то особенное. Некую беззаботность, возможно, или готовность учиться и экспериментировать на публике.
Именно так мы и делали «Зеркальную маску» – фильм, который я написал, а художник и режиссер Дэйв Маккин отрисовал и поставил недавно для «Джим Хенсон Компани». При условии, что мы изготовим для «Сони»
Независимо от того, занимаетесь вы комиксами или кино, большая часть вашей работы делается за доллары и для базирующихся в США международных корпораций, которые потом продают плоды ваших трудов и в Британии, и по всему остальному миру. «Зеркальная маска» – очень английский фильм, хоть и сделанный на деньги «Сони». Алан Мур, устав от скверных фильмов, сделанных из его хороших комиксов, и от вечно сопутствующих им голливудских раздражителей (вроде судебного иска из-за «Лиги выдающихся джентльменов»), недавно убрал свое имя из готовящейся адаптации графического романа «„В“ – значит „Вендетта“», открестился от предыдущих фильмов и окончательным вельможным жестом, свидетельствующим, что вы реально сечете в бизнесе, отказался от своей доли денег.