Вид с пирамид

Перед войной, лет двадцать пять назад, я был гостем одного араба в Алжире. Он угощал меня всем самым лучшим, что имелось в доме, и в знак особого расположения представил меня своей мамке. Она вошла босая, могучая, черная, с обнаженной грудью и с достоинством протянула мне руку для поцелуя.

На госпоже Гиндии была розовая галабия — длинная рубашка, которую носят летом. В волосах ленты и кораллы, на шее золотые монисты и несколько рядов бус, цепочек и пластинок, и все это издавало мелодичный звон.

При виде ее у меня возникло неотступное печальное воспоминание об ателье Штурса и о знаменитых натурщицах, чьи тела навеки остались запечатлены в бронзе или мраморе. Они заняли свои места в Национальной галерее после того, как художник освободил их из плена неумолимого течения возраста и времени.

Госпожа Гиндия провела нас через все мастерские, независимо от того, были их хозяева дома или нет. С исключительной осведомленностью она показала нам их последние работы, сопровождая свой показ любезной, хотя и несколько иронической характеристикой. Когда мы, наконец, пробрались через все наслоения домов, госпожа Гиндия усадила нас в ателье одного из художников, которого не было дома, и заявила, что сейчас принесет обед.

Коршун

Художника, у которого мы разместились по-домашнему, звали Мамдух Аммар. Ему было двадцать восемь лет. Мы просмотрели альбомы его рисунков. Мамдух Аммар был египетским южанином. Он рисует южный Египет, Нубию, Судан. Рисует стройные бедра и длинные ноги суданских танцовщиц, их черно-зеленые и черно-фиолетовые тела. Рисует людей, живущих южнее Тропика Рака, — тропика, проходящего через нищий край. Луна там лежит, а не висит. И ночь там живее дня. Там девушки становятся женщинами столь же рано, сколь поздно взрослые перестают быть детьми. Мамдух Аммар хорошо знает этих людей.

Когда он вошел в комнату, молодой, с горящими, как уголь, глазами, наши дебаты были уже в полном разгаре.

— Мы все время ждем от вас чего-нибудь нового, — сказал он. — Чего-то действительно нового.

Эти слова нас, понятно, привели в замешательство. Но только нас, ибо наши хозяева никоим образом не хотели нас критиковать. За границей мы скромнее, чем дома, и даже не любим говорить громких фраз. По этой жаре и в такую даль постоянно таскать с собой научный словарь всяких там терминов — просто невыносимо. К тому же фразы — это не товар для экспорта. Подобным товаром забиты все рынки. И как этот товар дешев! Наши хозяева были противниками громких фраз. Те первые слова, которые так смутили нас, были искренним проявлением веры в наши способности.

Чего от нас ждали? Мне кажется, подтверждения того, что писатель должен писать о новой жизни, художник рисовать то, что видит сейчас и чего не видел раньше. То новое. Возможно, они ждали и большего. Но мы приехали с голыми руками и не были умнее их.

Один из нас сказал:

— Вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что социалистическая жизнь родит социалистическое искусство. Научное материалистическое мировоззрение не может отражаться в абстрактной туманности или в беспредметных мудрствованиях.

А второй добавил:

— Искусство, как отражение реальной жизни, должно быть реалистическим.

А они нам в ответ:

— Мы считаем египетскую революцию самым современным проявлением нашего мышления.

И потом добавляют:

— Вы же считаете социализм самым современным общественным устройством, а социалистическое искусство должно быть выражено самой современной формой, поскольку форма должна соответствовать содержанию.

— А вам не кажется, что так оно и есть?

— А где же эта новая форма? Например, египетская национальная революция борется против капитализма, а наши художники рисуют так, как научились в капиталистических метрополиях, на Западе. В этом нет ни на грош подлинно египетского.

— Мы хотим оживить содержание и форму нашего искусства народным творчеством, красками нашего края, красками египетской жизни. Всем новым, что ежедневно приносит нам жизнь.

— А традиции?

— Какую вы имеете в виду?

— Имеется несколько традиций. Мертвая, монументальная традиция фараонов. Традиция, которую нам открыли раскопки. Вымершая коптская традиция и орнаментальная арабская традиция.

— Кто скажет, какую выбрать?

— Вы, ваши художники. Разве в скульптурах Махмуда Мухтара не видны элементы иероглифов времен фараонов? Разве мы не видели эту традицию на базаре посуды у мечети Амра? Ваша народная традиция должна в чем-то продолжаться. Через народное творчество прорастает самое древнее искусство, и до сих пор живы корни этой народной традиции. Нам казалось, что мы видим эту египетскую традицию всюду. Конечно, на нас могло влиять присутствие наших египтологов. Но ведь у вас эта традиция всегда перед глазами. Вы живете в ней!

Полдень на улице Молочников