Вид с пирамид

На площадь Салахеддина ведет узкая улочка, сжатая с обеих сторон двумя мечетями — Эр-Рифа и султана Хасана. У мечети султана Хасана восьмидесятишестиметровый минарет, самый высокий минарет в городе. Крутые, почти глухие стены двадцатиметровой высоты, с которых, словно серьги, свисают фонари, производят сильное впечатление своей монументальностью.

У входа в мечеть пришлось надеть на ботинки бесформенные плетеные шлепанцы, заглушавшие шаги в пустынной тишине дворика с колодцем. В этом своеобразном помещении, где, к нашему удивлению, не снимают головного убора, я охотно поддаюсь очарованию обстановки, которая в таких случаях часто поглощает последние крохи туристской любознательности. Гид начинает сыпать цитатами из путеводителя Бедекера, и я спешу отстать и любоваться всем в одиночестве. Насколько лучше бродить в незнакомом городе, вне времени и в лабиринте искусства без всякого гида! Насколько заманчивей грезить, нежели изучать! Ведь наше любопытство все равно неутолимо.

Остановившись перед решетчатым окном с видом на площадь и на стены мечети со следами от артиллерийских снарядов Наполеона, я засмотрелся на скромную процессию нашей делегации и вдруг в этой малень-кой группе увидел большую проблему коллектива индивидуальностей. Каждый из членов делегации, помимо общих впечатлений, видел еще что-то свое, на каждого по-разному воздействовала строгость арабской архитектуры, где исчезают ленты орнамента.

Одни сурово осуждали святотатца-зодчего, который брал материал для строительства храма из пирамид в Гизэ, попросту разбирая их камень за камнем. Другие думали о роковом значении веры, которая скрепляет арабский мир. Некоторым просто хотелось спать, а иные с нетерпением поглядывали на часы, испытывая безудержное желание пообедать. Гид продолжал болтать свое, совершенно не вникая в смысл своих объяснений.

Для гида мы все были одинаковы: туристы. В первой половине 1956 года это место посетило 98 507 туристов. Они слились для гида в сплошную вереницу голов, которые послушно поднимаются, когда им показывают на старинный сталактитовый свод и навесные галереи и так же покорно склоняются, рассматривая надгробие султана.

Между тем гид вывел нашу делегацию обратно к входу и попросил снять, по ритуалу, башмаки. Конечно, это всего лишь церковная рутина, но даже когда сюда являются важные лица, обычно в сопровождении главы правительства, все они тоже снимают обувь и босыми вступают в священные места. В парижской газете «Матч» я видел снимок, изображавший французского министра иностранных дел Пино, когда он шлепал босиком по холодным камням одной мечети. Вид у него был далеко не солидный, фотография воспринималась как удачная карикатура, хотя это был вполне реалистический кадр. Беда с этим реализмом, вечно от него неприятности!

Мы вышли на площадь, где увешанные людьми автобусы лихо брали крутой подъем к цитадели, поднялись по старой лестнице и оказались в предместье. Там уже ждали египетские друзья, пригласившие нашу делегацию на совершенно неофициальный обед к местным художникам.

Игра тени и света в Каире

Этот квартал или, скажем лучше, одна или две улочки, мощенные булыжником, кривые и неровные, — и есть каирский Монмартр. Некогда, лет триста назад, всесильный мамлюк, комендант крепости, позвал искусных мастеров и приказал им покрыть каменной и деревянной резьбой новые здания, которыми он пожелал украсить город. Мастера поселились на этой улице. С той поры вплоть до сегодняшнего дня здесь большей частью проживают художники.

Впрочем, в слова «улица» и «дом» не везде вкладывают одинаковый смысл. Здесь дома похожи на ульи или муравейники — тесно переплетенные узкие лесенки и коридорчики образуют настоящий лабиринт. Войдешь в ворота первого дома и, прежде чем пройдешь через лабиринт этажей на плоскую крышу, уже окажешься на другом конце улицы. Дома здесь очень старые. На них видны все архитектурные заплатки, наложенные за триста лет. Но в них таится удивительное очарование и та приятная задушевная атмосфера, в которой так хорошо себя чувствует искусство.

Мы вошли во двор, полный гипсовых голов и обломков скульптур чудовищного размера. Это обычное наследство после всех скульпторов, которые в какой-нибудь мастерской воплощали в глине свою печаль или высекали в камне свое преклонение перед человеком. Египетские друзья прежде всего представили нас госпоже Гиндии, «мамке» художников. Таков здешний обычай.

Госпожа Гиндия некогда была несравненной красавицей. Она красива еще и сейчас, хотя из стройного молодого клена превратилась в могучее развесистое дерево. У нее смелая улыбка женщины, не робеющей перед мужчинами, — ведь она хорошо знала художников. Некогда она была знаменитой натурщицей квартала. Сегодня она ведет хозяйство в этой обители художников, заботится о молодых, словно мать родная, и с достоинством принимает поклоны и почести иностранцев.