— Не стоит делать этого. Ваш приход останется незамеченным. Ведь большинству из нас абсолютно всё равно, какой Вы и как Вас зовут (т. е. — как Вас следует называть). Мы решаем сугубо свои проблемы, забыв о Вас и помня лишь о противоречиях, связанных с Вами как о своеобразной козырной карте в наших играх. Мы азартны; лишив нас столь сильного повода для споров, Вы отнимите у нас смысл жизни.
— Вы знаете смысл своей жизни?
— Нет, но мы выдумываем его для себя и готовы защищать свою точку зрения.
— От себя же?
— Да. И от Вас тоже.
Мэн сидел у Шурика за кадром. Они пили чай и удивлялись тому, что говорил этот человек.
А человек тем временем продолжал:
— Когда Вы подошли, Вы старались вызвать меня на какие-то внешние знауи внимания, и я, конечно, мог бы произвести какой-либо жест, но не счёл нужным это делать, ибо движение любой части тела столь условно и ограничено, что не стоит того смысла, который я захотел бы в него вложить. Посему я предпочёл остаться неподвижным.
За кадром трещал паркет: Мэн и Александр валялись. Да-с! Они просто уже знали, что будет дальше.
В кадр вошла женщина. Человек не смог остаться неподвижным. Та часть тела, которая при появлении женщины радостно взмыла к солнцу, не контролируется своим носителем — ей командуют из-за кадра, а там ребята весёлые.
Жму руку. Пейте чай. Что приветствие перед эрекцией?
Любви бояться — в лес не ходить.
Россия, как всегда, переживала революционный подъём. Верхи опять не могли, низы рвали и метали. Жизнь текла привычно, спокойно и масштабно. Мэн Борисович стоял на постаменте и обозревал. Статисты ходили.
Мимо всех дверей на свете…
Строчка, которую так и не придумал
Прохладным вечером Мэн Борисович ехал в троллейбусе. Казалось, что он проехал мимо всех дверей на свете, но это было не так: ведь в троллейбусе тоже есть двери, и он не может проехать мимо собственных дверей.
…Важный лакей одёрнул расшитую золотом ливрею и, набрав предварительно побольше воздуха, выпалил:
— Его Святейшее, Непогрешимейшее и Равнейшее Величество Интернационал Третий, великия и малыя народы всея Вселенной Вождь и Председатель!
Все встали. В залу полькой-бабочкой впорхнул Интернационал…
— Быдло! Народ — быдло! Быдло! Народ — быдло!.. — раздалось…
«Нет, — подумал Мэн Борисович, — Эту дверь я проеду».
Из-за кадра послышалось:
— Шумел камыш, деревья гннэлссь…
В глазах Мэна загорелись чёртики предвкушения. В окне троллейбуса загорелась вывеска «Вино-Водка». Мэн сунул руку в карман. Ручной таракан Васька ласково тяпнул его за палец. Из кармана выскочил сквознячок и запрыгал по троллейбусу. Чёртики погасли.
Он достал из сумки книгу «Хороший учебник простой физики» и нехотя раскрыл её в середине. Глава называлась «Динамика материальной щёчки». Мэн сразу представил себе щёчку, тёплую, розовенькую, просящую прикосновения его губ, но никакая сила воображения не заставила щёчку стать материальной. Мэн продолжил чтение: «Существуют такие инерциальные системы отсчёта, которых никто не видел…» Мэн запнулся. Видьядхары невидимым кольцом окружили его голову. «А ведь правда! Существуют!» И троллейбус проехал мимо собственных дверей. Это не правда, это было.
Моряки ориентировались по звёздам. Горожане ориентируются по троллейбусным проводам.
Грустный Мэн Борисович тихо шёл, уставившись на полосу, вырезанную из неба троллейбусными проводами. Нет ничего хуже исполнения желаний: когда исполняются желания, умирают надежды. Мэну было плохо. Мириады водяных капелек набросились на него. Туман. Зябко. Ничего не бывает лучше исполнения желаний: когда исполняются желания, умирает неуверенность.
Так ли?
Мэн пожелал, чтобы его желания не исполнялись. Он надеялся, что желание его исполнится. Ему было жалко своих надежд. Он любил свою неуверенность, он не был уверен, что она исчезнет…
Право решить, к чему это всё привело или могло бы привести, я оставляю за писателем. Машины от таких задач стреляются.
…Провода уходят за кадр. Мэн Борисович остаётся. Герой обязан быть в кадре. Он боится бесконечности. Я ея не боюсь…
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17… Она мне надоедает. Как радио.
Луна — красивый символ для поэта. А что тут ещё скажешь?
Мэн Борисович увидел на асфальте лужи. В них отражалось солнце. Ничего удивительного в этих лужах не было.
Видение Леонодеца. 3 и 4
Деянира: Снеси одежду праздничную эту,
Мной сотканную, мужу моему,
Но накажи, чтоб до него никто
В неё другой не вздумал облачаться.
Мэн сидит на троллейбусной остановке, глаза его плотно закрыты, он смотрит на луну, она заполняет его собой как правдой, он видит, как…