Видение Степана или безумная хава нагила

Не слушая её доводов полицейский начал поспешно досматривать все комнаты 4-х комнатной квартиры. Попутно спросив: — «Где

его вещи?» В надежде найти в закоулках квартиры или в шкафу спрятавшего от страха Степана, так его учили в академии, свой мозг у

него уже не работал, он был послушным и безропотным, не соображающим самостоятельно винтиком в гигантской машине

сионизма.

В машине которая везде и повсюду, по всему миру искала, ищет, и будет искать происки антисемитов и акты антисемитизма. Ища

мелочно и придирчиво причины своих бед и несчастий не в самой себе, а в окружающем её противоречивом мире, в его явлениях, в

событиях и людях.

Дочь Степана молча показала тумбочку на которой стоял пустой стакан, из которого намедни Степан запивал водой лекарства.

Полицейский, следуя инстинкту профессиональной ищейки начал старательно обнюхивать его, пытая уловить хоть какой запах

спиртного,… но от стакана Степана не было никакого запаха, и даже намёка на запах алкоголя!

Ему не раз объясняли преподаватели в полицейской академии, что «русские» репатрианты, как правило пьяницы и дебоширы. В

прессе и на ТВ Израиля систематически твердили тоже самое. У него в голове, словно большой и ржавый гвоздь застряли эти слова, наполненные русофобией и неприятием тех, кто был сообразительнее и значительно умнее его и других высокопоставленных

чиновников озвучивающих систематически и не раз в массмедиа подобный бред, в угоду своих соплеменников.

Степан лежал распластавшись на койке приёмного покоя, его внук стоял рядом и переводил на иврит всё, что спрашивал дежурный

врач. Боль от удара о лестничный бетон не утихал, но на смену внуку, приехала его дочь, которая старалась не проговорить ему

версию полиции о том, что Степан совершил теракт.

Спустя 20 минут Степану промыли лицо и глаза специальным раствором от ожогов, рези в глазах и на коже лица, сразу же

прекратилась, но обезболивать боль от удара пятой точкой никто не собирался, — это была безмолвная месть медперсонала

приёмного покоя, ибо слух что он совершил теракт медленно, словно беззвучная змея гюрза расползся по приёмному покою. На

Степана, все косились, как на прокажённого, но израильским арабам, находящимся там же, была хорошо знакома подобная ситуация.

Почерк семантики сионизма нельзя было перепутать с чем либо другим.

Тишину приёмного покоя нарушил топот двух полицейских молодого мужчины с женщиной в форме полиции, это и был тот самый

наряд полиции, который обыскивал квартиру его дочери, ища «улики преступления». Увидев их издалека, Степану сразу вспомнился

голливудский фильм его молодости «Новые центурионы», где справедливые полицейские сражаются с преступностью на улицах

Америки, и у него с губ слетела непроизвольная тихая фраза: — «Красота!», Степан криво улыбнулся.

Они внешне выглядели очень красиво в новой и отутюженной черной с блестящими знаками отличия форме, но в их глазах не было

осмысленности, в них была непреклонная пустота службистов.

Молодая женщина, в форме остановилась поодаль и стала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, гордо и напыщенно вскидывая

голову, время от времени встряхивая пышные волосы, основание её правой ладони руки притрагивалось к рукоятке пистолета

короткого нагана в кобуре, чуть ниже пояса, словно она позировала на съёмке фильма про бравых полицейских перед кинокамерой на

съёмочной площадке. Она чрезмерно сильно вошла в свою роль, в этаком акте самолюбования, понимая, что все внимание

окружающих сосредоточено на ней. Этот акт самолюбования был, словно некий загадочный религиозный ритуал большой и

нескончаемой любви себя, гимн возвеличивания своего Эго.

Вера отошла к другому полицейскому отойдя от отца, корчившего от боли на кровати, и о чём то с ними начала тихо говорить, затем

вернувшись к Степану спросила:

— «Полицейский спрашивает, может ли тебе задать несколько вопросов?

— «Нет, это не возможно, так как я не в состоянии даже сидеть на койке, из-за слабости во всех мышцах тела и боли. Я не знаю

почему, но не в состоянии управлять своим телом!», — до Степана в пылу случившегося с ним ещё не дошло, что перцовый газ, помимо всего прочего, обладал мощным нервно-паралитическим действием.

— «И как понимаю, меня хотят допросить, или я ничего не понимаю?», — вопросительно промолвил Степан.

— «Он спрашивает можешь ли ты, папа приехать в полицейский участок по возвращению из приёмного покоя. И ещё сказал, что

слабость и выворачивание и не управляемость мышц тела прекратится ровно через 3 часа — это срок действия этого газа», —

спросила, и тут же сообщила Вера. Применение нервно-паралитическое газа было в этих краях было обыденность, и никого вокруг

Степана, кроме его никого не удивляло.

— «Сегодня нет, это просто какое-то сумасшествие, почему такая срочность?!»

Вера отойдя, перевела на иврит, слова Степана, вернувшись сказала:

— «Тогда завтра ты обязан приехать в миштару для написания заявления по поводу случившегося», — Вера не стала вдаваться в

подробности в объяснении, обвинений соседской молодой паршивки в нападении на неё.

— «Хорошо!», — тихо бросил Степан.