Видения Коди

ДЖЕК. – великой мягкой летненочи, китайцы на нереальных тротуарах Северной Кларк, женщины с громадными грудями рассматривают улицу из сонноокон, зрелище голой женщины сквозь подглядные дырки шашли-машельных притонов, чудовищная Муди-стрит позднейшей жизни в мире

КОДИ. Мы выбираем себе собственные оттяги, болтаем, ездим всюду, ища девчонок, они нас боятся в этом большом лимузине, как —

ДЖЕК. Как автоугонщиков и малолетне-преступных героев на бешеном – врезаемся в пожарные гидранты, портим машину – но боп

КОДИ. Комбо

ДЖЕК. Прогонистый, расхлябанный, сжатогубый тенорист, двадцать один; дует современно и мягко, хладнокровен лишь в одной спортивной рубашке; костлявые плечи, перебирает пальцами по кнопкам рога с их движеньем; следующий тенор – веснушчатый боксер, През, в костюме, открытом у ворота, вздергивает дудку, долгие лацканы, галстук, шейный ремешок, сияющий золотой рог, дует округло и как Лестер; все гнутся друг к другу и джемуют вместе и хлещут потом в салун на Северной Кларк и хеповый ночноклуб, герои хипового поколенья. Мы с Коди прям там; он потеет, он хочет слышать джаз, он кивает и лупит рукой в руку, и подскакивает под этот бит. Они вкатываются в мелодию – «Айдахо». Негритянский альтовый старшеклассный широкозявленно-ротый Дворовоптицевый высокий пацан дует у них над головами в собственной своей думе, бездвиженный у себя на дудке, пальцующий, выпрямившись, идеалист, читающий Гомера и Птицу. Другой альт белобрысый женственный хипстер с Кёртис-стрит, Денвер, в красной рубашке, или с Южной Главной улицы, или с Маркета, или с Канала, или с Трамвая, он милый новый альт, дующий в ночи, что грядет, свой крошечный душераздирающий привет, прекраснейший и свистящий у него рог; он просто держал его, покуда ему не настал черед, и дунул дыханье легко, но полно мягким дыхом воздуха, наружу раздалась пронзительная тонкая жалоба, но совершенно смягченная Звуком, Новым Звуком, в – Божже праведный, чувак, миловиднейший —

КОДИ. Бассистом был рыжеголовый пацан, выглядевший совсем пропащим, он просто еб этот свой бас до смерти, рот его раззявился, бит бумкал

ДЖЕК. Барабанщик, с мягким балдежным самодовольным Райханализированным экстазом, жуя резинку, тряпичнокукольношеий, как все Райхиане, трепетал щетками по цветкам, фит чи чи, фит чи чи и держат бит; пианино роняло аккорды, как Вулфова лошадь, навозящая в парных Бруклинах зимней рани

КОДИ. Потом (оттого что я называл его Богом в Нью-Йорке) Джек сказал: «Смотри, вон Бог», и там в углу, бледная голова оперта на одну ладонь – Джордж Ширинг, слушая американские звуки, старые слоновьи уши, с нетерпеньем вознамеренный преобразить их к своему туманному примененью летненочи, Китсианин; а с ним венодыбящийся Дензил Бест, который, крахмальноворотничковый, сидит за своими барабанами, механича их, как студент юриспруденции («Когда он возбуждается, у него все вены дыбятся!» – орет Коди) – Джорджа молодые музыканты убеждают сыграть, что он и делает, газуя клуб после закрытия, что, при реве великого шикагского дня все еще открыт, девять, и все мы вывалились, спотыкаясь, наружу в драные американские взаправды из грезы джаза: все наши истины – в ночи, их можно отыскать лишь в ночи, на суше иль море. Молитесь за надежность рассудка; лишь в прошлом найдите оправдание самому себе; романтизируйте себя в но́чи. Что есть истина? Ни с каким другим существом не договориться, никогда. Коди так затерялся в своем частном – бытии – будь я Бог, у меня было б слово, Коди мне друг и обречен он так же, как обречен я. Что же нам делать? О Джек Дулуоз, что ж ты будешь делать? О Коди Помрей, расскажи мне тайны эт – чего именно? Коди Помрей, чего именно! спой мне песню о себе, растолкуй свою душу, почему ты умрешь, ты узнавал ли, заметь что-нибудь, оттрапезничай, прытко, помысли и замысли помолиться либо же войди в сие состоянье способности умереть сам собой без чужой помощи и в своем собственном пустом и невидящем потерянном взгляде в просторные огни внутри круглой складки в изгибистозной получасти верхнего узелкового утолщения мозга. Трубы не придают прошлому подлинности; рога не вернут тебе ощущение жизни в колыбельках не-смерти, кто учил тебя умирать?

КОДИ. В Шикаго —

ДЖЕК. Когда б я ни сознал, что непременно умру, я уже больше не могу понимать смысла жизни

КОДИ. Мы приковыляли в Детройт автобусом повидать его первую жену, мы прошли в сумерках по Джефферсон-стрит, пять, шесть миль, дивясь на руины Детройта, посидели на газоне его любви поболтать при летних лунносветых деревах, но соседи вызвали легавых, мы-де подводы делаем

ДЖЕК. Назавтра мы ее увидели —

КОДИ. Он и его бывшая жена больше не были уже

в одной команде; то был его с нею последний тачдаун; ему оставалось одно, непрососанный шанс оттяпать полевое золото —

(это может снова оказаться плодом надтреснутого мозга)

Дуй, детка, дуй —