Видимость

Нет. Это было маловероятно, особенно в быстро сгущающемся тумане. Герберт знал, что следует опасаться чрезмерных осложнений. Если она ковыляла и крякала, то, вероятно, это была утка.

Так каковы были возможности?

Во-первых, Казанцев лгал, а Стенснесс устроил их встречу. Потом либо Казанцев убил его, либо это сделал кто-то другой после ухода Казанцева.

Во-вторых, Папуорт лгал, а Стенснесс устроил их встречу. После этого, как с Казанцевым: либо Папуорт убил Стенснесса, либо это сделал кто-то другой после ухода Папворта.

В-третьих, де Вер Грин лгал, а Стенснесс устроил их встречу.

Здесь все было немного иначе по двум причинам: де Вер Грин сказал, что нашел тело (что, конечно, не исключало его из убийства); и, как любовник Стенснесса, де Вер Грин, возможно, имел больше причин, определенно более интуитивных, чтобы утопить Стенснесса, скажем, в гневе после любовной ссоры.

И если де Вер Грин был убийцей, то это принесло с собой целый ряд проблем.

Во-первых, его история с Гербертом, которая вряд ли помогала Герберту утверждать, что он беспристрастен.

Затем вопрос о покое де Вер Грина. В сложившейся ситуации де Вер Грин был готов к сотрудничеству по одной из двух причин. Если он был невиновен, потому что хотел сохранить в тайне свое собственное преступление гомосексуализма; и если он был виновен, потому что он надеялся, что Герберт никогда не найдет достаточно доказательств, чтобы быть уверенным в его виновности.

Однако, если Герберт когда-либо найдет такие доказательства, де Вер Грину нечего будет терять, и тогда влияние Герберта на него прекратится.

Была и четвертая возможность: все они говорили правду, а Стенснесс был убит четвертой стороной, которая не была столько известным неизвестным, то есть чем-то, о чем Герберт знал, что он не знал, - как неизвестным неизвестным, тот, которого он даже не знал, что он не знал, поскольку это вводило бы совершенно другой уровень в дело, о котором он не знал.

Эта последняя перспектива так расстроила его, что он на время перестал думать.

«Это уже слишком», - сказал Герберт Ханне. "Скажите что-то. Забудьте об этом ».

«Я вспоминаю гороховый суп 1948 года. Я помню, как лондонцы переносят такие туманы, они не беспокоятся о них. Вроде землетрясение или вулкан. Более того, в этом есть гордость, странная гордость. Мы живем в прекрасном городе, так что, возможно, время от времени туман - это плата. Раньше туман называли «особенным Лондоном», не так ли? Это гордость за этот термин. Люди теперь говорят о деньгах и, правильное ли слово, «гадость»? »

«Гадость - это деньги».

"В яблочко. Как грязный воздух - это хорошо, так как он исходит из промышленности, а промышленность - это работа и прибыль. Но где правительство? » Теперь она была зол. «Почему они не защищают людей от этого? Почему промышленность не занимается уборкой самостоятельно? Все ничего не делают, пока не случится трагедия, а к тому времени уже будет слишком поздно ».

Проницательность постороннего и гнев аутсайдера; смесь убила более великих людей, чем Герберт, это было точно.

В квартире Герберта Ханна попросила его отвести ее к стулу и положить руку ему на спинку. Остальное она сделала сама. Когда она села, она попросила его описать ей комнату.

"О, ты знаешь."

«Нет, Герберт, я не знаю. Я прошу вас.

"Да. Сожалею." Оглядевшись, Герберт понял, насколько ему не нравится это место. Воняло если не неудачей, то, конечно, инерцией. Он быстро пробежался по тому, что было где: письменный стол, кресла и диван, журнальный столик, радио, телевизор.

«А что насчет картин на стенах?»

«Черт побери, - подумал Герберт. Он не смотрел на некоторых из них годами.

Было несколько пейзажей; фотография Нельсона, умирающего на нижней палубе в Трафальгаре; большая фотография шахтеров Пенсильвании, которую он всю жизнь не мог вспомнить; и картина, которую он нашел на рынке Портобелло, на которой изображен человек, который в отчаянии бьет кулаком по зеркалу, потому что в нем нет отражения.

Ханна кивнула, когда он рассказал ей все это, и ничего не сказала.

Герберт подлил еще угля в огонь, затем пошел на кухню, налил два стакана вина и вернулся в гостиную.

Когда он протянул ей бокал Ханны, он увидел красный волдырь на ее руке в том месте, где ее указательный палец соприкасался с ладонью.

«Как ты это получил?» он сказал.

«Как мне получить что?»

«Этот волдырь у тебя на ладони».

«Герберт», - сказала Ханна, ее глаза внезапно заблестели. «Вы действительно хотите знать?»

«Если это важно, то да, конечно».

Она смеялась. «О, это важно. Это я вам обещаю.

Когда она успокоилась, вокруг них воцарилась тишина.

Герберт понятия не имел, что он мог взбудоражить, и, как и сегодня утром, не хотел ничего, кроме возможности отказаться от этого; но откуда он мог знать, что маленький пузырек был порталом к ​​такому большему?

«Эстер обожгла руку на плите, - сказала она.

"Эстер? Кто такая Эстер? "

«Она обожгла вторую руку, левую, в том же месте; и в ту же секунду этот волдырь появляется на мне, но уже на правой руке. Я никогда не прикасаюсь к плите ».

"Ханна, а кто такая Эстер?"

«Эстер была моим близнецом».