Читаем Видимый человек, или Культура кино полностью

Я говорил о танцоре. Но ведь актер кино не танцует. Тем не менее его игра не сводится только к слову и тому, что рационально объяснимо. Между жестикуляцией говорящего актера и изобразительной пластикой танцующего существует еще и третья форма эмоционального выражения, отвечающая ее собственной внутренней сущности. Язык мимики, на котором говорит фильм, так же принципиально отличен от мимики языка, принятой в театре или в танце.

Видимый язык

Актер кино говорит точно так же, как актер театра. В их мимике и движениях разницы нет. Разве что в фильме мы актера не слышим.

Зато мы видим, как он говорит. В этом их капитальное отличие. В театре, где прежде всего внимают словам, не слишком-то внимательны к тому, как эти слова произносятся, не видят мимической игры на лице, не «читают» по губам. В театре, как правило, всего этого даже не разглядеть. Акустическое оформление слова – вот основная задача, а движение рта – лишь прием для ее выполнения, само по себе ничего не значащее.

В кинематографе говорение непосредственно сопровождается мимикой и видимой игрой на лице актера. У того, кто наблюдает говорящего, восприятие совсем иное, чем у того, кто его только слышит. Губы нередко доносят до нас больше, чем слова.

Именно поэтому мы одинаково хорошо понимаем американских, французских, норвежских киноактеров. Нам ведь известно, что это значит, когда собеседник цедит сквозь зубы или мямлит, еле ворочая языком, когда с пеной у рта презрительно плюется или дерзит, злобно поджав губы и выпуская слова, словно жало. Мы понимаем этот мимический язык, даже если он сопровождается китайскими фразами.

Стоит только увидеть, как рот формирует гласные, тут же включается акустическое восприятие, и мимика перестает на нас воздействовать. Мы замечаем, что актера не слышно, хотя прежде об этом не думали вовсе, – с этого момента мы видим перед собой только немого, который предпринимает неимоверные усилия, чтобы его поняли.

Хороший актер кино говорит по-другому, чем хороший актер театра. Его речь ясна и вразумительна для глаза, а не для уха. Эти два рода внятности, кажется, совершенно несовместимы. Насколько автономны друг от друга речь видимая и речь слышимая, самым гротескным образом выявляется в тот момент, когда во время съемок прекрасные актеры, имитируя говорение, начинают нести неслыханный вздор. Но когда мы видим их игру на экране, она сражает нас совершенно.

Безгласное искусство и искусство молчания

Молчание в пантомиме иного свойства. Не только для слуха, но и для глаза пантомима остается нема. И речь тут не о безгласном искусстве, но об искусстве обходиться без слов. Это заветная страна молчания. В фильме другое – он просто беззвучен. И вовсе не душу молчания он нам раскрывает. (Как музыка, которая, невзирая на звучность, рождается из тишины.)

Это отчетливо видно, когда в фильме разыгрывается пантомима. Зрители пассивны. Перед ними неистовое действо, но его участники – танцоры – кажется, более скованны, более отрешены от жизни, чем публика, сидящая неподвижно. Она, так или иначе, часть мира сего.

Плох режиссер, если он путает кино и пантомиму и позволяет актерам слишком много молчать. Дело не только в акустике, молчание – яркий прием, сразу заметный глазу, и время от времени ему отводится в фильме особая роль. Мимическая речь – сильнейшее выразительное средство, которым вооружен кинематограф.

Героиня Асты Нильсен из фильма «Ванина, или Свадьба на виселице» хочет вызволить из тюрьмы возлюбленного. И вот она за ним приходит, двери открыты, но только на несколько минут. Времени в обрез. Узник неподвижно лежит на полу, ко всему безразличный. Аста Нильсен его окликает – раз, другой. Тот не шевелится. И тогда она начинает с жаром говорить. Что именно она говорит, неизвестно. Очевидно, повторяет одно и то же: что времени нет, что надо идти. Мы видим трепетный страх, безумное отчаяние, какое обычными, слухом различимыми словами не выразить. Эта речь – настоящее зрелище: то героиня рвет на себе волосы, то раздирает в кровь лицо. Она говорит долго. Слова нам скоро наскучили бы. Но жесты только еще больше возбуждают.

Сценарий

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Рим». Мир сериала
«Рим». Мир сериала

«Рим» – один из самых масштабных и дорогих сериалов в истории. Он объединил в себе беспрецедентное внимание к деталям, быту и культуре изображаемого мира, захватывающие интриги и ярких персонажей. Увлекательный рассказ охватывает наиболее важные эпизоды римской истории: войну Цезаря с Помпеем, правление Цезаря, противостояние Марка Антония и Октавиана. Что же интересного и нового может узнать зритель об истории Римской республики, посмотрев этот сериал? Разбираются известный историк-медиевист Клим Жуков и Дмитрий Goblin Пучков. «Путеводитель по миру сериала "Рим" охватывает античную историю с 52 года до нашей эры и далее. Все, что смогло объять художественное полотно, постарались объять и мы: политическую историю, особенности экономики, военное дело, язык, имена, летосчисление, архитектуру. Диалог оказался ужасно увлекательным. Что может быть лучше, чем следить за "исторической историей", поправляя "историю киношную"?»

Дмитрий Юрьевич Пучков , Клим Александрович Жуков

Публицистика / Кино / Исторические приключения / Прочее / Культура и искусство
Супербоги. Как герои в масках, удивительные мутанты и бог Солнца из Смолвиля учат нас быть людьми
Супербоги. Как герои в масках, удивительные мутанты и бог Солнца из Смолвиля учат нас быть людьми

Супермен, Бэтмен, Чудо-Женщина, Железный Человек, Люди Икс – кто ж их не знает? Супергерои давно и прочно поселились на кино- и телеэкране, в наших видеоиграх и в наших грезах. Но что именно они пытаются нам сказать? Грант Моррисон, один из классиков современного графического романа («Бэтмен: Лечебница Аркхем», «НАС3», «Все звезды. Супермен»), видит в супергероях мощные архетипы, при помощи которых человек сам себе объясняет, что было с нами в прошлом, и что предстоит в будущем, и что это вообще такое – быть человеком. Историю жанра Моррисон знает как никто другой, причем изнутри; рассказывая ее с неослабной страстью, от азов до новейших киновоплощений, он предлагает нам первое глубокое исследование великого современного мифа – мифа о супергерое.«Подробнейший и глубоко личный рассказ об истории комиксов – от одного из умнейших и знаменитейших мастеров жанра» (Financial Times).Книга содержит нецензурную брань.

Грант Моррисон

Кино
Мой друг – Олег Даль. Между жизнью и смертью
Мой друг – Олег Даль. Между жизнью и смертью

«Работа не приносит мне больше удовольствия. Мне даже странно, что когда-то я считал ее для себя всем», – записал Олег Даль в своем дневнике, а спустя неделю он умер.В книге, составленной лучшим другом актера А. Г. Ивановым, приводятся уникальные свидетельства о последних годах популярнейшего советского актера Олега Даля. Говорят близкие родственники актера, его друзья, коллеги по театральному цеху… В книге впервые исследуется волнующая многих поклонников Даля тема – загадка его неожиданной смерти. Дневниковые записи актера и воспоминания родных, наблюдавших перемены, произошедшие в последние несколько лет, как нельзя лучше рассказывают о том, что происходило в душе этого человека.Одна из последних киноролей Даля – обаятельного негодяя Зилова в «Утиной охоте» Вампилова – оказалась для него роковой…«Самое страшное предательство, которое может совершить друг, – это умереть», – запишет он в дневнике, а через несколько дней его сердце остановится…

Александр Геннадьевич Иванов

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное