Из вышесказанного ясно: литературный текст как продукт фантазии художника неприемлем для сценария, по которому снимается фильм. Тут требуется особое воображение, конкретно-наивное, которое нет надобности сперва переводить на визуальный язык. Сценарий должен создаваться в соответствии с задумкой режиссера. Фильм выйдет удачным, только если режиссер «напишет» его сам, воспользовавшись своим материалом и своими средствами. Музыканту никогда не положить на музыку то, что сочинено поэтом. Звучание инструментов, тема и техника – вот его музы. Не иначе и с режиссером, для которого главное заключено в черно-белой игре теней, так же как для Микеланджело в каменной глыбе – остается только высечь. Даже самый лучший сценарий режиссера не удовлетворит, поскольку не будет содержать важного. Всё, что в нем есть, это только слова. Но материал должен являть его волю.
Тип и физиогномия
Девиз: «Ибо еще никогда не бывало зверя, который обладал бы формой одного, а характером другого, но всегда только своим – статью и нравом. Всякое тело неизбежно определяет его природу. Подобно тому как всякий сведущий муж судит о зверях сообразно их строению. И если се верно, и верным останется, следовательно, физиогномика имеет место быть».
Кинорежиссер «творит», уже когда подбирает актеров, поскольку во время этого процесса герои наделяются важнейшими, определяющими их натуру чертами. В пьесе персонажи и характеры подаются, как говорится, в готовом виде, и единственная задача театрального режиссера – найти
В фильме мы судим по
Киноактер призван дать исчерпывающий портрет героя, не только внешний, но и внутренний, и эту работу ему можно облегчить, если сразу найти человека с нужными данными, дабы тот ничего не «играл» и предельно сосредоточился на частных моментах. Такой не перегнет палку, ему не придется держать в голове бесчисленные комбинации стереотипных жестов и беспокоиться о парике, закрепленном недостаточно хорошо. Его движения от природы, его игра ценна тем, что естественна, как естественна жизнь.
Настоящие актеры театра, привыкшие к постоянной смене образа, востребованы кинематографом лишь в очень редких случаях. К манерности здесь гораздо менее терпимы, чем в театре (крупный план разоблачит любую фальшь!). Да и «лицо» у большинства актеров, как правило, только одно. Это всегда один и тот же тип, узнаваемый в любом костюме и в самом густом гриме, как офицер в штатском.
Четкость образа и связанные с ней риски
Желательно, чтобы выбранный тип героя не оказался слишком типичным, иначе буквально «с первого взгляда» его воспримут как вырезанную из дерева фигурку – статичную и оцепеневшую. Анатомия должна оставлять люфт для физиогномии, в противном случае заключенный в железную броню образ предстанет застывшим, неспособным к внутренним и внешним переменам. (Это частая ошибка американских режиссеров, которые при подборе исполнителей делают особую ставку на выразительность типа.)
Разумеется, если нужно подчеркнуть гротескность и комичность происходящего, застывшая на лице маска порой может даже показаться по-особому соблазнительной.
Костюмы и другая символика
Определить правильную меру в каждом конкретном случае нелегко, и для режиссера этот вопрос, пожалуй, один из самых заковыристых. Ведь характер надобно досконально выверить, включая одежду. В кинематографе суждение основано исключительно на внешнем впечатлении, и так как слова ничего не разъясняют, резонно снабжать персонажа дополнительной символической атрибутикой, в противном случае мотивы его поступков останутся для зрителя непонятными. Ведь одно и то же действие можно расценить по-разному, увидев в нем как хорошее, так и плохое. Уметь его толковать из перспективы героя предельно важно. Значение костюма в кинематографе – пусть даже в гораздо более дискретной форме – чрезвычайно, как наряды паяца и панталоны у арлекина в старых пантомимах или, если угодно, еще более древние маски в японском или греческом театре. В них сразу явлен характер.