Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

К поверхности лениво всплыли события предыдущего дня. Первая встреча с Видаурой на носу низкого скиммера Шегешвара, занявшего позицию в бурлящих водах под массивными несущими опорами урбоплота. Лучи восходящего солнца только начали пробираться через корму в пространство между корпусами, так что, когда я спускался через ремонтный люк, она была не более чем вооруженным и островолосым силуэтом. В ее фигуре чувствовалась деловая серьезность, вселяющая уверенность, но когда при нашей погрузке ее мазнул по лицу свет фонаря, я увидел что-то еще, чему не мог дать названия. Она ненадолго встретилась со мной взглядом, потом отвернулась.

Во время поездки на скиммере по утренним водам залива почти все молчали. С запада дул сильный ветер, холодный металлический свет вокруг не располагал к беседам. Когда мы приблизились к берегу, пилот Шегешвара позвал нас внутрь, а второй молодой гайдук с жестким лицом заскочил в пушечную турель. Мы сидели в тишине тесного салона, слушая, как двигатели меняют тембр, пока мы замедлялись на подходе к пляжу. Видаура села рядом с Бразилией, и я видел, как во мраке соприкасались их бедра и они держались за руки. Я закрыл глаза и откинулся на неудобное сиденье из металла и ремней, от нечего делать повторяя про себя наш маршрут.

Из океана – прямо на дикий отравленный отходами пляж где-то на северном конце Вчиры, из Ньюпеста его почти не было видно, хотя именно канализация из городских трущоб и отравляла все вокруг. Ни один дурак не заплывет сюда купаться или рыбачить, никто не увидит, как здесь дерзко идет тупоносый скиммер с тяжелой юбкой. Через заиленные литорали с нефтяными пятнами, через удушенную и умирающую плавучую растительность и на сам Простор. Зигзаг через бесконечный суп белаводорослей на стандартной скорости, чтобы запутать следы, три остановки на разных скирдовальных станциях, у каждой из которых были связи с гайдуками, смена направления после каждой. Уединение и конец путешествия на второй родине Шегешвара – в питомнике пантер.

Это заняло почти весь день. Я стоял на причале последней скирдовальной станции маршрута и смотрел, как солнце заходит за облака Простора, похожие на клочки окровавленной ваты. На палубе скиммера подо мной тихо и напряженно говорили Бразилия и Видаура. Сиерра Трес все еще была внутри – последний раз, когда я проверял, обменивалась гайдуцкими сплетнями с командой из двух человек. Кой был где-то занят, делал звонки. Из-за скирды высохших водорослей в человеческий рост вышла женщина в оболочке Осимы и остановилась рядом со мной, проследив за моим взглядом до горизонта.

– Красивое небо.

Я хмыкнул.

– То немногое, что я помню о Кошуте. Вечерние небеса на Просторе. Когда я работала на сборе водорослей в шестьдесят девятом и семьдесят первом, – она соскользнула вдоль скирды, села и посмотрела на свои руки, словно искала на них следы труда, о котором говорила. – Конечно, часто нас заставляли вкалывать до темноты, но когда свет становился вот таким, то все знали, что работа почти окончена.

Я промолчал. Она подняла взгляд на меня.

– Все еще не убежден, а?

– Меня и не нужно убеждать, – ответил я. – Здесь мое мнение в любом случае немногого стоит. Всех, кого надо было убедить, ты убедила еще на борту «Плывущего мира».

– Ты правда думаешь, что я намеренно обманула этих людей?

Я задумался на миг.

– Нет. Не думаю. Но это еще не значит, что ты та, за кого себя принимаешь.

– Тогда как ты объяснишь то, что случилось?

– Как я уже сказал, мне и не надо объяснять. Хочешь – зови это ходом истории. Кой получил что хотел.

– А ты? Ты не получил что хотел?

Я мрачно взглянул на раненое небо.

– У меня и так уже все есть.

– Правда? Значит, тебя легко удовлетворить, – она обвела рукой округу. – Получается, нет надежд на лучшее завтра, чем вот это? И мне не завлечь тебя справедливой перестройкой социальной системы?

– То есть разносом олигархии и символики, с помощью которой они добиваются господства? Всю власть народу? Всякое такое?

– Всякое такое. – Было непонятно, то ли она передразнивает, то ли соглашается. – Ты не против присесть, у меня шея болит так с тобой разговаривать.

Я помедлил. Отказ казался необязательным грубым жестом. Я присоединился к ней, сел на причал, привалился к водорослевой скирде и замер в ожидании. Но она резко затихла. Мы посидели плечом к плечу. Как ни странно, я чувствовал себя с ней просто.

– Знаешь, – сказала она наконец, – в детстве мой отец получил задание по биотехническим нанобам. Ну знаешь, восстанавливающие ткань системы, усилители иммунитета? Ему надо было сделать что-то вроде обзорной статьи, дать взгляд на развитие нанотехники с самого приземления, что нас ожидает в будущем. Я помню, как он показывал мне видеоматериалы, где в младенца при рождении устанавливали всякие передовые технологии. И я пришла в ужас.

Отстраненная улыбка.

– До сих пор помню, как смотрела на малыша и спрашивала, как он поймет, что эти машины делают. Он пытался мне объяснить, говорил, что ребенку и не надо ничего понимать, они сами все знают. Их нужно только включить.

Я кивнул.

– Неплохая аналогия. Я не…