Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

Бластер снова грохнул. Луч обжег совсем близко, и я упал на вечный бетон, разбрызгивая воду.

Над головой прокатился голос Шегешвара.

– Ближе, пожалуй, не стоит, Так.

– Как хочешь, – крикнул я в ответ. – Все равно все кончено, только зачистить осталось.

– Неужели? Ты совсем не веришь в себя? Он сейчас в новом доке, отбивает твоих пиратских дружков. Он загонит их обратно в Простор или скормит пантерам. Ты слышишь?

Я прислушался и снова уловил звуки битвы. Огонь из бластеров и редкие мучительные крики. Невозможно понять, как идут дела у любой стороны, но ко мне вернулись нехорошие предчувствия о Владе и его команде мет-наркоманов. Я скривился.

– А мы, значит, от него в восторге, да? – крикнул я. – Что такое, много времени проводили вместе в грав-зале? Вместе имели с обоих концов твою любимую шлюху?

– Пошел ты, Ковач. Он хотя бы еще помнит, как надо развлекаться.

Его голос прозвучал ближе, даже несмотря на шторм. Я слегка приподнялся и пополз по полу галереи. Подобраться бы чуть ближе.

– Ну да. И ради этого стоило меня продать?

– Я тебя не продал, – загрохотал в ответ смех, как лебедка траулера. – Я тебя променял на версию получше. Я отдам долг ему, а не тебе. Потому что этот хрен еще помнит, где его корни.

Еще ближе. Тащи себя метр за метром через безжалостный дождь и три сантиметра стоячей воды на мостках. От одной ямы, вокруг второй. Не высовывайся. Не дай ненависти и злости поднять тебя на ноги. Вынуди его еще на одну ошибку.

– А он помнит, как ты канючил и ползал в переулке с разорванной ногой, Рад, ублюдок? Это он помнит?

– Да, помнит. Но знаешь что? – голос Шегешвара взлетел выше. Явно задело за живое. – Он просто не выкручивает мне яйца по этому поводу каждый, сука, раз. И не пользуется этим, чтобы выжимать из меня щедроты.

Еще ближе. Я изобразил в голосе веселье.

– Ага, да еще и с Первыми Семьями тебя свел. А в этом-то все дело и есть, верно? Ты продался кучке аристов, Рад. Прямо как сраный якудза. Что дальше, переедешь в Миллспорт?

– Эй, пошел ты, Ковач!

Ярость сопровождал очередной разряд бластера, но он ушел в молоко. Я ухмыльнулся в дожде и настроил «Рапсодию» на максимальный разброс. Приподнялся из воды. Выкрутил нейрохимию.

– И это я забыл, где мои корни? Брось, Рад. Ты и моргнуть не успеешь, как уже будешь носить узкоглазую оболочку.

Совсем близко.

– Эй, пошел…

Я поднялся на ноги и бросился вперед. Нацелился по голосу; нейрохимическое зрение довершило остальное. Я заметил его на корточках на дальней стороне одного из кормовых загонов, наполовину скрытого стальной сеткой мостика. «Рапсодия» излила мономолекулярные осколки из моего кулака, пока я обегал овальную галерею бойцовской ямы. Времени прицеливаться не было, только надеяться, что…

Он вскрикнул, и я увидел, как он покачнулся, схватился за руку. По мне пробежала дикая радость, обнажила мои зубы. Я выстрелил снова, и он либо упал, либо укрылся. Я скакнул через перила между своей галереей и кормовым загоном. Чуть не споткнулся, но обошлось. Восстановил равновесие и в долю секунды принял решение. Я не мог обойти его по стене. Если Шегешвар еще жив, он успеет подняться на ноги и поджарит меня из бластера. Мостик был прямым, метров шесть по верху загона. Я сорвался на бег.

Металл под ногами тошнотворно покачнулся.

Внизу, в загоне, что-то скакнуло и рыкнуло. Меня окатило запахом моря и гниющего мяса от дыхания пантеры.

Позже я пойму подробности: загон получил скользящий удар от «Колосажателя», и вечный бетон на стороне, где ждал Шегешвар, раскололся. Этот конец мостков висел всего на паре вывернутых из пазов болтов. И каким-то образом из-за того же повреждения где-то из загона выбралась болотная пантера.

Я был все еще в двух метрах от конца дорожки, когда болты сорвались окончательно. Рефлекс «Эйшундо» бросил меня вперед. Я уронил «Рапсодию», схватился за край загона обеими руками. Пол ушел из-под ног. Ладони сомкнулись на промокшем от дождя вечном бетоне. Одна рука соскользнула. Гекконовая хватка другой удержала меня. Где-то внизу болотная пантера выбила когтями из сползшего мостка искры, затем упала с пронзительным воем. Я поискал опору второй рукой.

Над краем стены загона показалась голова Шегешвара. Он был бледен, на правом рукаве его куртки просачивалась кровь, но, увидев меня, он улыбнулся.

– Ну надо же, сука, – сказал он почти непринужденным тоном. – Мой старый самовлюбленный долбаный друг Такеси Ковач.

Я отчаянно качнулся вбок. Уцепился каблуком за край загона. Шегешвар увидел это и похромал навстречу.

– Нет, это вряд ли, – сказал он и спихнул мою ногу. Я снова замотался, едва удерживая хватку обеими ладонями. Он стоял надо мной, смотрел. Затем взглянул за бойцовские ямы и кивнул с неопределенным удовлетворением. Вокруг нас бился дождь.

– Хоть раз, для разнообразия, я смотрю на тебя сверху вниз.

Я тяжело дышал.

– Отсоси.

– Знаешь, а эта пантера внизу вполне может оказаться твоим религиозным дружком. Вот ирония, а?