Вихрь

Сказал и улыбнулся. И вмиг мне стало весело и хорошо, и я подумал, а почему бы нам и на самом деле не подружиться, не стать братьями. Я буду старшим, а он младшим, ведь он такой маленький, а я вон какой вымахал! Я подошел к нему и представился:

— Даради.

— А я Арпад Таши.

Мы подали друг другу руки. Я так сжал ему руку, что у него косточки хрустнули. Уж такая у меня привычка. Арпад, однако, выдержал, посмотрел на меня и тоже стиснул мне руку, да еще как!

— Ты кто по профессии, братишка? — сразу же спросил я его.

— Каменщик.

— А я столяр.

И мы похлопали друг друга по плечу…

Он спал рядом со мной

Наше место самое плохое — рядом с дверью. Каждый, кто заглянет в комнату, сразу же видит наши койки. Лучше, чем Арпад, у нас во взводе никто свою койку не заправлял. Я завидовал тому, что у него такие ловкие руки. А я, сколько ни старался, все у меня ничего не получалось! В школе я был первым учеником, а здесь отставал от других…

По вечерам я присаживался на край его койки и разговаривал с ним… Нам никто не мешал.

Я оказался трусом, не помог ему. Страх меня охватил…

Младший сержант

Я его сразу же заметил, когда новобранцев распределяли по отделениям. Мы их тогда построили в одну шеренгу. Я еще тогда подумал: «Лишь бы мне этого малыша не дали, а то придется с ним повозиться».

А позже я уже не жалел, что он попал ко мне, такой он был добросовестный.

Даради прозвал его братишкой, и так эта кличка и осталась за ним.

Странный он был парень. Часто писал длинные письма, а сам письма получал очень редко. Изредка ему писала мать. Ее каракули я сразу узнавал. Еще писал ему какой-то мужчина, но кто именно — не знаю, так как отец Арпада погиб в сорок четвертом году. Когда раздавали письма и ему ничего не было, он не привязывался к почтальону, молча отходил, только лицо у него становилось грустное… Я нисколько не удивился, когда Арпи добровольно вызвался идти спасать женщину с ребенком. Вот уже сколько времени прошло с тех пор, а я никак не могу забыть его. Он умер. Нет его. Неужели это правда? Все мы со дня его гибели стали совершенно другими людьми…

Подполковник

К сожалению, мне чаще приходится иметь дело с теми, на кого поступают жалобы, кто совершает ЧП. Он не был в их числе, и потому я никак не могу вспомнить его лица.

Жители села называют его своим сыном.

А солдаты взвода обратились ко мне с просьбой не занимать его койку. Пожалуй, они правы, хотя в уставе такое не предусмотрено. Пусть он останется среди них…

РАССКАЗЫ

Пал Сабо

1945

Члены комиссии по разделу помещичьей земли медленно двигались впереди, остальные за ними на небольшом расстоянии. Шли отнюдь не строем, как солдаты, и не парами, а просто толпой. Одни шли по тропе, меся грязь, другие — по обочине, а третьи — прямо по пахоте. Часто переходили с одного места на другое: таков уж человек — все ему кажется, что там, где идет другой, дорога лучше. Вот и переходили с одного места на другое.

Моросил мелкий дождь, похожий на туман. Люди шли, втянув головы в поднятые воротники. Было холодно и сыро. Первый день раздела помещичьей земли пришелся на середину марта.

До этого была исписана куча бумаги: одних вносили в список на получение земельного надела, других исключали, считали, пересчитывали. И вот наконец список этот готов. Под мышкой у каждого колышек с дощечкой, на которой написана собственная фамилия.

— Эй, люди, и зачем нам мокнуть под дождем? Успеем разделаться с этим делом и завтра! — крикнул кто-то из шедших сзади.

Это был, видимо, один из тех, кто не спал уже несколько ночей, ломая себе голову над тем: брать ему надел или отказаться? А то, чего доброго, вернется старая власть… В восемнадцатом году так уже было, и отца тогда здорово избили. Так избили, что он до сих пор волочит одну ногу.

— А ты что, боишься — растаешь? — язвит кто-то из числа тех, с кем лучше не связываться. На вид вроде человек приличный, но все-таки лучше его не трогать. На ногах у него изношенные грубые солдатские ботинки, которые пропускают воду. Лицо посинело от холода, из носа течет.

— Когда на поденщину ходил, тогда небось дождя не боялся? — пускает шпильку другой.

И тут все общество обрушивается на колеблющегося:

— Если струсил, тогда валяй домой! Быстро же ты стал господином!

— А тебя, я вижу, демократия увлекла! — отругивается бедняга и больше уже не говорит ни слова, делая широкие шаги, так что грязь летит из-под ног.

Председатель земельной комиссии — он несет на плече цепь, которой будет отмерять участки наделов, — оборачивается и говорит:

— Собственно, если хотите, можно ведь и отложить…

— Что такое? Как так отложить?.. — возмущается крестьянин Михай Чере и, неожиданно поравнявшись с соседом, начинает объяснять тому: — Что бы ни случилось, а землю мы сегодня все равно поделим! Каждый свое получит, кому что полагается! По-честному. Правильно я говорю, крестник?