Вихрь

Гейнцу пришлось отказаться от мысли снова закатить бочку в сарай. Тогда он решил, что больше не будет сидеть на этой табуретке. Однако после тяжелой ночи, во время которой его снова мучили кошмары, его снова неудержимо тянуло к этой низкой табуретке. А бочка упрямо возвышалась посредине двора, словно она была равноправным членом семьи, от которого невозможно отделаться даже в мыслях.

Сынишка топтался возле бочки. Внезапно Гейнц схватил кухонный нож с длинным лезвием, прицелился. Мысли были сосредоточены только на острие ножа да на коричневой пузатой бочке. Гейнца охватило радостное чувство, словно с плеч у него гора свалилась. Эмма, стоявшая в дверях палисадника, удивленно смотрела на мужа.

— Хочу попробовать, тверда ли у меня еще рука! — бросил он жене.

Эмма кивнула как бы в знак согласия. Она знала, что Гейнц у нее — боевой мужчина. Когда-нибудь она заставит его надеть свои боевые награды. А пока пусть хоть потренируется в бросании ножа.

Спать в тот вечер Гейнц лег с приятным чувством усталости. Однако сон был тяжелым. Казалось, грудь его сжимали какие-то чудовища. И снова он видел во сне русскую женщину с венцом волос на голове, видел ее сынишку, который извивался в предсмертных конвульсиях возле бочки.

На следующий день, тренируясь в бросании ножа, он уже не чувствовал прежней радости. Чего-то не хватало Гейнцу, чего-то такого, что придает всему смысл. Проснулся он с каким-то безрадостным чувством, с тоской по тому дикому, кровожадному удовольствию, которое чувствовал в тот момент, когда пригвоздил к коричневому пузу бочки мальчугана, испытав тем самым остроту своего зрения и твердость руки.

«Интересно, попаду ли я в маленького Гейнца? Смогу ли распластать его как лягушку?.. — Гейнц заскрежетал зубами. — Но ведь Гейнц мой сын! Все равно… И он распластается, как тот мальчишка… А почему мне так хочется этого? — И Гейнц содрогнулся от ужаса. — Потому что это приятно. Я помню, как было тогда, и хочу этого опять. Эмма мне до чертиков надоела. И теперь только это принесет мне удовлетворение».

Между тем Гейнц молча бросал нож в бочку. От усердия на лбу у него даже пот выступил. Один раз нож пролетел над головой сына, который с визгом протянул за ножом свою пухлую руку. Гейнц подбодрил сына. Со свистом рядом с малышом пролетел брошенный в бочку нож, затем еще и еще.

В углу двора появилась Эмма. Мгновение она стояла остолбенев, а затем крикнула мужу:

— Осторожно, не задень ребенка!

Гейнц искоса бросил взгляд на жену, но ему показалось, что он видит высокую светловолосую русскую женщину. Его охватило бешенство.

— Не бойся, — сказал он. — Не бойся, я его даже не оцарапаю.

Брызгая слюной, он рассмеялся и, подняв руку, с силой бросил нож. Ребенок застонал и забился в конвульсиях, пришитый ножом к бочке.

Гейнца охватила радость. В спине малыша сверкало острие ножа.

«Словно лягушка», — подумал Гейнц, повернув искаженное гримасой лицо в сторону Эммы, которая сидела на земле и, прижав кулаки к вискам, протяжно выла. Гейнц тупо посмотрел на нее и засмеялся. Он смеялся странным визгливым голосом и брызгал при этом слюной. Он не перестал смеяться даже тогда, когда к нему подошли соседи и связали его.