Вихрь

«Этого можно было ожидать, — успокаиваем друг друга. — Немцы так легко не позволят своему последнему союзнику стать неверным. Но погодите, вот наша армия…» Мы с надеждой произносим эту последнюю фразу, повторяем ее не один раз и объясняем друг другу, что, наверно, у окружения Хорти хватило ума хорошо подготовиться в военном отношении. Ведь они всегда ссылались на то, что в должный момент армия… Да и военный приказ регента содержал намеки на какие-то распоряжения. Словом, они, наверно, подготовили переворот! Наверняка подготовили.

Все это мы объясняем друг другу и, чем больше повторяем, тем меньше верим собственным аргументам. Наши господствующие классы за 25 лет не сделали ничего, что служило бы интересам нации. Неужели именно сейчас они способны сделать это?!

Наступил вечер, за окном смолк гул улицы, город погрузился во мрак. По радио упрямо громыхают медные трубы оркестра, разнося по-немецки твердые, рваные звуки марша. Внезапно передача прерывается, и торжествующим голосом диктор объявляет: «Сейчас мы зачитаем военный приказ Ференца Салаши…»

В квартире, расположенной над нами, начинают кричать, прыгать, плясать так, что на нас сыплется штукатурка с потолка. А из громкоговорителя льются высокомерные фразы, выдающие преступное недомыслие и циничное предательство родины. Наверху над нами после каждого предложения беснуются все сильнее. Чем больше глупости, лжи и злобы в каждой фразе, тем больше разгорается торжество и веселье наверху. Кто же они, эти люди? Впрочем, все равно. Мы сидим у радио побледневшие, безмолвные, избегая смотреть друг на друга. Господи, да все это можно было предвидеть заранее!..

Стены как будто раздвинулись, и перед нами встал весь дом, весь город. Одни задыхаются от бессильного гнева, другие орут от восторга, беснуются, как у нас наверху…

Тихими обезлюдевшими темными улицами я пробираюсь домой. На улицах всюду стоят вооруженные немецкие патрули. Везде царит устрашающая тишина. Может быть, она такая же, как в любое другое время, но сейчас я за этой тишиной чувствую притаившуюся смерть, разрушение. Если бы звучали выстрелы, стрекотали автоматы и пулеметы, бухали орудия, это был бы знак жизни. Иногда откуда-то с юго-востока, видимо из района Кечкемета, осенний ветер доносит неясный гул. И это, наверно, единственный обнадеживающий сигнал в этот полный ужасных предчувствий вечер…

Утром все-таки раздался грохот орудийных выстрелов, застучали автоматы, то тут, то там зазвучали винтовочные выстрелы. Что-то все-таки произошло? Телефон молчит, нет передач по радио. Предрассветный туман клубится в воздухе. Отсюда, с вершины Холма роз, весь город представляется огромным молочного цвета облаком. Сейчас вот прогремел орудийный выстрел со стороны Крепостной горы, затем с востока, и одновременно разносится слышный на километр скрежет и лязг танковых гусениц. Кто стреляет и в кого?

Рано утром я поднимаю всю семью, начинаем укладывать вещи. В чемодан только самую необходимую одежду — и пошли. Всего несколько дней назад в предчувствии надежд на перемены мы приехали сюда после скитаний в провинции, а сейчас приходится уезжать опять.

Люди идут на работу, как обычно, словно ничего не произошло. Даже бранятся из-за того, что не ходят трамваи и перекрыты мосты. Раздающиеся временами выстрелы не вызывают у них особых эмоций.

Что будет с ними, если они вовремя не придут в учреждение, на завод? Их скорее волнует именно это, а не те крупные события, которые происходят вокруг…

Я вспоминаю незабываемый очерк Ильи Эренбурга о Венском восстании. В то время как вооруженные рабочие на улицах из-за углов и импровизированных баррикад стреляли последними патронами в палачей Дольфуса, рядом сотни, тысячи равнодушных спешили на заводы и фабрики, спешили, чтобы не опоздать, чтобы не потерять из заработка ни одного пфеннига.

Мост охраняют немецкие солдаты, но вскоре появляются и венгерские солдаты, офицеры, унтер-офицеры, рядовые — все с нилашистской повязкой на рукаве. Потом приходят полицейские и жандармы, также с нилашистской повязкой на рукаве. Позже прибывают студенты с ружьем за спиной и нилашистской повязкой на рукаве. Еще через некоторое время приезжают грузовики, набитые стреляющими и орущими допризывниками. У всех на шапках череп, на рукавах нилашистская повязка.

Высокопоставленные венгерские офицеры разъезжают на автомашинах с нилашистским флагом. Проходит маршем колонна солдат — все с нилашистской повязкой.

Солдаты, полицейские, жандармы, допризывники, студенты, одетые в зеленые форменные рубашки рабочие — все с нилашистским знаком. Но кто это стреляет и в кого? Неужели опять группа честных и сознательных рабочих проливает свою кровь ради блага десятков и сотен тысяч равнодушно, а то и враждебно настроенных собратьев?