Вихри Мраморной арки

Папа позвал всех гостиную. Мама, заранее испуганная, присела на краешек голубого дивана. Брат принес с собой книжку и невидящим взглядом уткнулся в страницу.

В гостиной было холодно. Роза передвинулась за солнечным пятном на полу и стала ждать. Она боялась уже целый год. «Вот-вот, — подумала она, — сейчас услышу что-то совсем жуткое».

Роза вдруг страшно возненавидела родителей, которые способны затащить ее с солнца во тьму, способны напугать одними только разговорами. Сегодня она сидела на крыльце. А вчера нежилась на солнышке в старом желтом купальнике, но мама позвала ее в дом.

— Ты уже большая девочка, — заявила мама, уведя дочь в комнату и разглядывая желтый купальник, из которого та выросла, — тесный в груди, с узенькими плавками. — Тебе пора кое-что знать.

У Розы заколотилось сердце.

— Я хочу сама тебе рассказать, чтобы ты слухи не собирала. — В руках у мамы — жуткая бело-розовая брошюра. — Вот, прочитай, Роза. Ты меняешься, хотя, быть может, и сама того не замечаешь. У тебя растет грудь, а скоро придут месячные. Это означает…

Роза знала, что это означает, девочки в школе рассказывали: тьма и кровь. Мальчишки захотят хватать ее за грудь, попытаются пронзить ее тьму. И тогда — опять кровь.

— Нет! — воскликнула Роза. «Нет, не хочу!»

— Знаю, это поначалу пугает, но однажды, совсем скоро, ты встретишь симпатичного мальчика и тогда поймешь…

«Нет, не пойму. Никогда! Я знаю, что творят мальчишки…»

— Лет через пять все будет по-другому, Роза. Вот увидишь…

«Ни через пять. Ни даже через сто. Нет!»

— У меня грудей не будет! — закричала Роза и швырнула в мать подушкой. — Месячных не будет! Я не стану! Нет!!!

Мама сочувственно посмотрела на нее и обняла.

— Этого ведь не остановишь, солнышко. Тут нечего бояться…

С тех пор Роза все время боялась. А теперь испугается еще больше, как только папа заговорит.

— Я хотел вам рассказать, — начал папа, — чтобы вы не прослышали от кого-то другого. Чтобы вы узнали, что происходит на самом деле, а не только слухи. — Он запнулся и тяжело вздохнул. Даже начинались эти их разговоры одинаково! — Думаю, лучше, чтобы вы узнали от меня, — продолжал папа. — Солнце превращается в новую звезду, в красного гиганта.

Мама хватала ртом воздух; вдох как вздох, долгий и тихий, последний глоток воздуха полной грудью. Брат захлопнул книжку.

«И это все?» — удивленно подумала Роза.

— Солнце выработало весь водород в своем ядре. Оно начинает сжигать само себя, а когда сожжет — то расширится и… — отец прервался на полуслове.

— Поглотит всех нас, — произнес брат. — Я читал. Солнце попросту взорвется, расширится до самого Марса. Оно поглотит Меркурий и Венеру, и Землю, и Марс, и мы все погибнем.

Папа кивнул.

— Да, — сказал он как будто с облегчением, что худшее — позади.

— Нет… — прошептала мама.

Роза подумала, что это ерунда. Ерунда! То, что рассказывала ей мама, было гораздо хуже. Кровь и тьма…

— На Солнце происходят изменения, — продолжил отец. — Чаще стало штормить, слишком часто. И Солнце испускает необычные вспышки нейтрино. Все указывает на то, что…

— Сколько еще? — спросила мама.

— Год. Максимум пять. Никто не знает.

— Это нужно остановить! — в страхе вскрикнула мама, а Роза, сидя в своем солнечном пятне, изумленно подняла голову.

— Невозможно, — ответил отец. — Это уже началось.

— Я не допущу, — заявила мама. — Дети… Я не позволю! С моей Розочкой ничего не случится! Она так любит солнце…

При этих словах Роза кое-что вспомнила. На старой фотографии, подписанной мамой, — малышка в желтом купальнике: плоская грудь, выпяченный животик, ведерко, совочек, пальцы в горячем песке, глаза щурятся от яркого света. Внизу, маминым почерком, белыми чернилами: «Роза, на солнце».

Отец держит маму за руку, приобнял брата. Головы вжаты в плечи, словно в предчувствии взрыва, как будто вот-вот на них обрушится бомба.

Роза подумала: «Все мы, через год или пять, ну, конечно, максимум пять, все мы снова будем детьми, всем нам будет хорошо и тепло на солнце».

Не могла она заставить себя бояться солнца.

Снова поезд. Незнакомцы двигались туда-сюда по длинному вагону-ресторану, беспорядочно сталкиваясь друге другом. Бабушка измеряла дверные окошки в самом конце. Она не глядела наружу, на пепельный снег. Брата не видно.

Рон сидел в вагоне-ресторане, у стола, покрытого застиранной белой скатертью. Тяжелая ваза, тяжелое и тусклое столовое серебро — специально, чтобы приборы не падали во время движения. Рон откинулся на стуле и смотрел в окно, на снег.

Роза села за стол, напротив него. Сердце болезненно колотилось в груди.

— Привет! — Она не решилась добавить его имя, опасаясь, что звук растает в воздухе, как в прошлый раз, и он поймет, что ей очень страшно.

Рон с улыбкой повернулся к ней и сказал:

— Привет, Роза-мимоза!

Она возненавидела его с такой же внезапной силой, как тогда — родителей, возненавидела за эту способность пугать.

— Что ты тут делаешь? — спросила она. Он ухмыльнулся.