Вихри Мраморной арки

— Я дурно себя вела: запугивала маму снами, гуляла без шляпки — просто потому, что мама этого так боялась. Она никак не могла справиться с этим страхом, все ждала, что Солнце взорвется… — Роза умолкла и уставилась на свои руки. — Наверное, оно уже взорвалось, и все погибли, как и говорил папа. Кажется… Наверное, нужно было придумать для нее другие сны. Нужно было сочинять, что мне снились мальчики, снилось, как я выросла, снилось нестрашное… Я могла бы выдумать свои кошмары, как и брат.

— Роза, — перебил он. — Исповеди — не мой профиль. Я не…

— Она убила себя, — произнесла Роза. — Отправила нас к бабушке, в Канаду, а потом убила себя. Вот я и думаю, что если все мы мертвы, то я попала в ад. Ад ведь такой и есть, правда? Лицом к лицу с самым страшным страхом…

— Или с любовью. Ах, Роза! — Он крепко сжал ее пальцы. — С чего ты взяла, что это ад?

Она удивленно уставилась на него.

— Потому что здесь нет солнца!

Он жег ее, жег взглядом. Роза ощупью попыталась схватиться за стол с белой скатертью, но комната уже изменилась. Стола не было. Он потянул ее к себе, на голубой диван. Он все еще крепко, не выпуская, сжимал ей руки, а она вспомнила.

Их отослали прочь, чтобы спасти от солнца. Роза уезжала с радостью. Мама все время на нее сердилась. Каждое утро, за завтраком в затемненной гостиной мама заставляла Розу рассказывать свои сны. Поверх жалюзи повесили плотные шторы, чтобы свет не проникал внутрь, и в голубом полумраке ни единый лучик солнца не касался испуганного лица мамы.

Пляжи опустели. Мама не выпускала дочь на улицу без шляпы и темных очков — даже в магазин. Лететь в Канаду не разрешила из-за магнитных бурь, что изредка создавали помехи для радиосигнала. Мама боялась, что самолет разобьется.

Она отправила их на поезде, на вокзале поцеловала на прощание, на минуту забывшись, не замечая лучей света, льющихся сквозь окна в пыльных сводах. Брат пошел вперед, на платформу, а мама потянула Розу к стене, в тень.

— Что я тебе рассказывала, про месячные… этого уже не случится. Радиация… я звонила доктору, и он сказал не беспокоиться. Так со всеми происходит.

Роза ощутила слабый трепет страха. Месячные, кровавые и страшные, начались у нее пару месяцев назад. Она никому не сказала.

— Я не боюсь, — ответила она.

— Ах, Роза! мой цветочек на солнце… — порывисто вскрикнув, мама отступила в сумрак, но едва поезд покатил вдоль перрона, вышла на солнце и стала махать на прощание.

В поезде было замечательно. Малочисленные пассажиры сидели по купе, задернув шторы. В вагоне-ресторане не было ни штор, ни людей. Никто не заставлял Розу прятаться в тень. Она сидела в одиночестве и смотрела в широкие окна. Поезд летел через лес, прозрачные, встопорщенные рощицы тоненьких осинок и сосен. Сквозь лес вспыхивало солнце — солнце, тень и снова солнце, вспышки по лицу Розы. Они с братом назаказывали всевозможных десертов и молочных коктейлей — никаких укоризненных замечаний не последовало. Брат вслух читал ей про Солнце. — Знаешь, как бывает в центре Солнца? — спросил он. Да. Стоишь с совочком и ведерком, шевелишь босыми пальцами в песке, снова в детстве, ничего не боишься, лишь щуришься от желтого света.

— Нет, — ответила Роза.

— В центре солнца даже атомы не могут удержаться вместе. Там тесно, они все время сталкиваются друг с другом — бум-бум-бум! — а электроны, отрываясь от них, разлетаются во все стороны. Иногда эти коллизии создают излучение, которое несется со скоростью света, как шарик в пинболе: бац-бац-бац, до самых поверхностных слоев.

— Зачем ты читаешь такие книжки? Чтобы бояться?

— Нет, чтобы маму пугать. — Дерзкая откровенность, невозможная даже на свободе у бабушки, достижимая лишь в поезде. — А тебе совсем не страшно, что ли?

Ей захотелось ответить с такой же честностью.

— Нет, совсем нет. — Роза улыбнулась.

— Почему?

Потому что это не больно. Потому что я ничего не запомню. Потому что я встану на солнце с совком и ведерком, посмотрю вверх и перестану бояться.

— Не знаю, — ответила Роза. — Просто не страшно.

— А мне страшно. Мне все время снится огонь. Сначала думаю, как бывает больно, когда обожжешь палец, а потом снится, что так больно будет везде и всегда.

Он, значит, тоже рассказывал маме выдуманные сны.

— Все будет не так, — возразила Роза. — Мы даже не поймем, что происходит. Ничего не запомним.

— Солнце взорвется новой звездой и начнет сжигать себя. Ядро наполнится атомным пеплом, и Солнце израсходует свое собственное топливо. В центре Солнца темно, беспросветно темно: там такое коротковолновое излучение, что лучи невозможно увидеть. Они невидимые. Повсюду тьма кромешная и пепел. Представляешь?

— Это не важно. — За окном проплывали луга, лицо Розы заливали лучи солнца. — Нас там не будет. Мы умрем. Ничего не запомним.

Роза и не представляла, как обрадуется бабушке, с каким облегчением увидит худое загорелое лицо, голые руки. На ней даже шляпы не было!

— Роза, милая, как ты выросла! — сказала бабушка, но слова нисколько не напоминали смертный приговор. — А ты, Дэвид, все так же носом в книжках, а?