Командир спрыгнул с крыши и побежал в дом.
— Федя, сейчас же разыщи Анатолия и быстро пришли его ко мне!
Федор исчез за дверью, а Бойкач продолжал ругаться, расхаживая по комнате. Правильно говорят: «Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет!»
— Товарищ командир, в чем дело? — спросил Данилов.
Володя не успел ответить, прибежал Толик.
— Быстрее седлай Вороного и мчись по дороге на Нивки. Виктор поехал туда на телеге, может быть, успеешь догнать. Отбери лошадь. Пускай идет пешком и, как я говорил, не заходит в деревни.
Анатолий убежал.
— У кого из ваших односельчан серый конь? — спросил у Войтика Володя.
— Серый с черным хвостом и гривой?
— Да.
— Во-он хатка,— показал старик через окно.
Бойкач не выдержал и отправился к хозяину лошади. Обычно крестьяне сами подвозят партизан от деревни к деревне, а Виктор поехал один. Неужели решил на подводе добираться до отряда? Это было для командира загадкой.
В избе он застал одну хозяйку. Та рассказала, что муж косит сено, а партизан спешил и пообещал оставить коня в Нивках, в первом же дворе при въезде в деревню. Хозяин должен вечером пойти и забрать.
Володя вернулся к Войтику, опять забрался на крышу и стал наблюдать. Было видно, как под горою около самых Нивок Анатолий остановился и повернул назад. А подвода уже исчезла из виду. «Не догнал, но почему не поехал дальше?» — задумался командир. И тут услышал, что со стороны Жлобина приближается поезд. Напротив Марковщины поезд остановился, из вагонов вышли несколько рабочих, и пригородный пошел дальше. «Наверное, завтра мы тебя отправим в последний путь»,— подумал хлопец.
Прискакал Анатолий, и командир спустился с крыши. Он сразу заметил, что у Толика бледное лицо и нервно дрожат руки.
— Виктора, наверное, убили,— Анатолий почесал затылок.— Не видел, но думаю, что так. Как только он подъехал к деревне, послышались выстрелы. Я даже слышал крики немцев и решил туда не соваться.
Володя созвал ребят в избу.
— Случай с Виктором,— сурово заговорил он,— должен стать для всех уроком. Этот урок показывает, какое бездарное решение можно принять и погубить самого себя. Захотелось подъехать... Ведь это то же самое, как если бы мы с Валей сели на лошадей и поехали в Слободу. Да немцы за три километра от деревни увидели бы нас! Жаль его мать: потерять двух сыновей за один год. Зря я его послал. Думал, будет лучше, пусть посидит в лагере. А его, оказывается, нельзя было и на шаг от себя отпускать. Иван, с донесением пойдешь ты. Знаешь, о чем доложить командованию?
— Я слышал, что вы говорили Виктору.
— Стоит ли поспешно делать такое заключение? А вдруг Виктор жив? — высказала сомнение Валя.
— Как он может быть жив, если я слышал три выстрела из немецкой винтовки и даже голоса немцев? — не согласился с ней Толик,
— Как бы мы ни хотели этого, но спастись он мог только чудом. Гадать не будем. Иди, Иван, но держись подальше от Нивок. Напрямик, мимо болота: и ближе, и безопасней. Счастливой дороги,— пожелал на прощание Бойкач.
Настроение у партизан было испорчено. Все сидели молча. То ли случай с Виктором взволновал их, то ли ответственная операция, которую командир намечает провести завтра, заранее беспокоила каждого. Потеря товарища всегда оставляет отпечаток в душе каждого бойца. Человек задумывается тогда и о своей судьбе. Если бы знать, что тебя ждет!.. Обычно все волнуются перед ответственной операцией, перед разведкой в логове врага, а гибнут в большинстве случаев там, где смерти и не ждут.
— Калоша, сыграй полонез Огинского,— вдруг попросил Володя,— я его очень люблю.
Хлопцы немного оживились. Заиграл баян. Казалось, мелодия полонеза не заполняет избу, не вырывается за ее окна, а вливается в душу каждого партизана, бурлит в ней. Подперев рукой подбородок, Валя сидела возле стола и смотрела в окно. Большие черные глаза ее заблестели, как переспевшие вишни, омытые росой, в лучах восходящего солнца. Чуть трепетали ноздри, легкий румянец окрасил свежее лицо.
Володе очень хотелось знать, о чем думает Валя. Наверное, с каждым парнем бывает такое. Но это остается только желанием, а верить приходится одним словам. Володя верил всему, что говорила ему Валя. Глубокая задумчивость ее трогала хлопца.
Баян еще не умолк, когда в избу вошел высокий, сутулый, худой человек. Он поздоровался и остановил взгляд на переводчике. С минуту стоял молча. Не ошибся ли. А потом взглянул на Анатолия, и губы тронула улыбка.
— Проходите, дядька Дмитро! — сказал Толик.
Он знал этого человека. Дядька Дмитро, в прошлом лесник, стал партизанским связным. Он живет в Нивках. Анатолий еще вместе с Миколой несколько раз бывал у него.
Связной искренне рассмеялся, шагнул от порога:
— Я растерялся, думал, тут немцы с полицаями сидят.
— Что вы, это все свои,— улыбнулся Толик.
— Не вашего ли партизана убили у меня на глазах? Я узнал лошадь из Марковщины и решил прийти сюда.