Вихри на перекрёстках

Настроение у нее было приподнятое. Разговор с Володей посеял в душе ее спокойствие за судьбу старшей дочери. Поэтому и Данилова она встретила приветливо.

— Вы должны радоваться, что Валя у партизан, — заговорил тот. — Завтра-послезавтра будут собирать для отправки в Германию всю молодежь. Приказ об этом уже поступил в штаб дивизии. Предупредите родственников и соседей, у кого взрослые дети.

— Спасибо, ведь и у моей сестры две взрослые дочери. Но куда им деваться?

— Тут я не советчик. Лучше, конечно, уйти подальше, в какую-нибудь глухую деревню: в окрестных намечается такая же операция. Скажите, Володя меня не подведет, будет встречать?

— Вы друг друга боитесь…

— Я-то не боюсь, но без него…

— Придет, придет. Он храбрый парень и знает здесь каждую тропинку.

— Поэтому я и пришел. Большое спасибо за все, быть может, и за спасение жизни.

Данилов попрощался с Галей и перед тем, как покинуть дом, сказал хозяйке:

— Охотно побыл бы у вас еще, но должен забежать к другу, немецкому капитану Генриху. Это порядочный человек: сын рабочего, коммуниста. Говорил, что никакого вреда русским не сделал и не сделает.

Генриха дома не оказалось. Напрасно прождав его, Данилов пошел мимо бани, откуда сегодня ночью должна была прийти к нему помощь: пора было принимать дежурство.

В такой большой деревне, как Слобода, в течение дня случается множество происшествий. Скоро к штабу потянулись люди: кто с жалобой на солдат, отобравших последнего поросенка, кого вместе с маленькими детьми выгоняют из избы… Всем нужно дать хотя бы короткое объяснение, не допустить к генералу, направить к ротному или батальонному командиру. В этом и заключаются обязанности дежурного по штабу.

Часов в девять вечера в штаб прибежал сухонький, небольшого роста человек.

— Что вам угодно? — спросил переводчик.

— Ваш начальник нужен.

— Что вы хотите ему сказать?

— Пропустите к нему!

— К кому?

— К самому главному!

— Но я спрашиваю, что вы хотите ему сказать, — строго повторил Данилов. Эта строгость подействовала, человек выпалил:

— Хочу сказать, что среди вас есть изменник!

— Ну-у? — деланно удивился переводчик. — В чем же заключается его измена?

— Некоторые ходят по избам и говорят, что есть приказ собирать молодежь и отправлять неведомо куда. Если такой приказ есть, откуда они узнали о нем?

— А почему это вас тревожит?

— У меня тоже сынок, но я и партизанам его не отдал.

— Как это вам удалось?

— Посадил в длинном платье, без штанов, на полати, и бедняга уже который месяц так…

— Значит, вы хотите, чтобы сына не взяли?

— Если я помогу разоблачить предателя, так что стоит для вас один человек, мой сын? Пускай из партизанских семей берут, а я вам помогаю. Запишите мою фамилию.

— Я и хочу это сделать.

— Сукач Филипп, по уличной кличке — Гут.

— Записал. Хороший ты человек. Иди домой и молчи, все будет в порядке.

Над деревней установилась тишина. Звездное небо посылало на землю прохладу. Была как раз та пора, когда высыпают крупные августовские росы. Данилов почувствовал, как по спине под шинелью пробегает холодок. Время тянулось очень медленно, а сердце стучало все чайте и чаще.

12

Блестели мокрые сапоги, вода попадала и в голенища. Как ни старался Володя шагать там, где трава пониже, все равно попадал в высокие заросли полыни. Тут и обдавало его холодной росой. Вылинявшие штаны давно промокли насквозь. Попробовал сойти с межи в картофельную ботву — еще хуже: на сапоги налипает столько земли, что ног не поднять. Пришлось вернуться на межу. Ничего, что промок: впереди еще целый день. Мама протопит печь, высушит одежду и сапоги. А вечером он побежит в условленное место. Лучше там подождать, чем опоздать. Без Володи переводчик, особенно ночью, шага не сделает.

Вот, наконец, и их огород. Володя шел осторожно, оглядываясь по сторонам. Не хотел, чтобы чужие глаза заметили его, да и стеснялся односельчан, совсем недавно считавших молодого Бойкача геройским командиром. Какой там командир: словно мокрый петух после драки, бредет по меже к своему двору…

— Стой! Руки вверх! — высунулись из малинника возле хлева два винтовочных ствола.

И впервые за свою боевую жизнь Володе пришлось поднять руки. А сам ведь говорил хлопцам, что никогда не поднимет руки перед врагом. Правда, есть разница: враг — это гитлеровец, полицай, предатель, а тут — свои, партизаны. Но свои ли? Это же те, что вели Володю на расстрел. На одном из них, рыжеглазом, и сейчас его гимнастерка…

— Хотите стрелять? Стреляйте! Только одна просьба: сходите на задание, которое я должен был выполнить сегодня.

— Вперед! Пошли, а то мать заметит и поднимет крик на всю деревню, — ухмыльнулся рыжеглазый. — Слышал, Шурка? У него еще есть какое-то важное задание.

По огородам Володю повели вокруг деревни.

— Не вздумай теперь убегать. Саблин приказал поймать и доставить в отряд живым. Над тобой будет показательный суд за покушение на командира, — спокойно сказал партизан, которого его напарник назвал Шуркой.