Вихри сансары

Майя вошла в комнату и ужаснулась. Она была значительно уже коридора. С противоположных стен нависали куски обоев. Казалось, еще чуть- чуть – и они закроют узкий проход. Огромное окно выходило во двор и упиралось в угол стены.

– Освободите комнату, я завтра въезжаю, – решительно произнесла Майя и направилась к выходу.

– Накось, выкуси, – услышала она за спиной. – Может, тебе еще уборку здесь сделать?

***

Поскольку детдомовцев поселяли в самые отстойные места, процедура заселения была ими четко отработана. В выходной день, чтобы застать максимально большее число жильцов, в квартиру являлась ватага молодых людей. Парней отбирали покрепче, из бывших выпускников, девушек побойчее. Наводя ужас на соседей, они давали понять: «Наших не трожь». И чаще всего это срабатывало.

Вот и теперь, когда четверо здоровяков постучали в дверь к «хозяйке» и поинтересовались: «Не их ли это мусор завалялся в комнате?» – соседи не стали спорить и вытащили весь хлам, который они накануне собрали со всей квартиры и занесли туда. За выходные ребята сделали косметический ремонт в комнате и поклеили обои в коридоре.

И можно было бы жить в этой узкой длинной комнате, бывшей некогда чуланом за кухней, но оказалось, что Майя попала в нечто среднее между притоном и сумасшедшим домом.

В первой комнате, расположенной в полушаге от входной двери, жил мужик неопределенного возраста, которого никто не называл иначе, как бомж. Безработный алкоголик, он пал так низко, что для того, чтобы ответить на вопрос: «Какое сейчас время года?» – ему нужно было посмотреть в окно. Еще две комнаты занимала «хозяйка», так она себя позиционировала, с мужем и дочерью.

Вся квартира, в любой ее части, представляла театр военных действий.

Родители, вечно не довольные дочерью обзывали ее, она отвечала тем же. Вся семья воевала с бомжом. Причем война эта шла с переменным успехом. Когда бомж был один, он не смел даже выйти из комнаты. Если он посягал на кухню или туалет, семья его жестоко избивала, так что ему все приходилось делать в своей комнате.

Но иногда бомж приходил с пьяными друзьями, и они устраивали настоящий погром. Все, что находилось на кухне, в туалете и в коридоре вдребезги разбивалось или уносилось. После такого набега бомж отсутствовал несколько дней, а семья ждала его появления, чтобы проучить. Но все было тщетно. Война на уничтожение была жестокой и нескончаемой.

Майя долго считала свободной одну из пяти комнат, но оказалось, что в ней живет древняя старушка. В этой квартире она родилась, в этой квартире проживали когда-то ее родители и старший брат с семьей.

В первые дни войны ее, студентку медицинского института, призвали на фронт. По окончании войны она одна из всей семьи осталась живой. Их квартира была заселена блокадниками из разрушенных домов. К счастью, чулан оказался свободным: прорубили окно, и она устроилась там.

Десятки жильцов сменились в квартире за эти долгие годы, а она, потерявшая на фронте жениха, так и не вышла замуж и оставалась проживать, как она выражалась, «в родительском доме», переехав из чулана в свою бывшую детскую комнату. Старушка была невидимой, из комнаты выходила крайне редко. Лишь мельком Майя видела, как удалялась за дверью ее маленькая сухонькая фигурка.

***

Большинство бывших детдомовцев по окончании школы шли работать, а если и поступали в вуз, то чаще всего вскоре бросали учебу. Для Майи вопрос учиться или работать не стоял, она давно для себя решила: буду переводчицей, посмотрю мир. Из опыта детдомовцев она поняла, что лучше всего учиться на вечернем отделении. Конечно, трудно, но зато, рассчитывая только на себя, можно понять: «Сможешь или нет, состоишься или погибнешь». Именно так стоял вопрос для каждого детдомовца, не приспособленного к самостоятельной жизни в этом суровом мире.

Майя подала документы в педагогический университет на факультет иностранных языков. Как сирота она имела основания для поступления вне конкурса, однако по многолетнему опыту администрация знала, что в тех редких случаях, когда детдомовцы решались на изучение иностранных языков, они больше года не протягивали и отчислялись за неуспеваемость. Поэтому из гуманных соображений заведующая кафедрой пригласила Майю с целью показать ей бесперспективность ее затеи. И как приятно она была удивлена, когда на первый же вопрос, заданный на русском языке, Майя стала отвечать по-английски.

Заведующая кафедрой так прониклась историей судьбы Майи, что пообещала ей не просто поддержку, но дружбу. Это было хорошее начало еще и потому, что Надежда Александровна – так звали заведующую кафедрой – предложила Майе дополнительно посещать занятия со студентами дневного отделения.

***