Вихри Валгаллы

– Николай Иванович, – кричал он, вновь сдернув трубку скверно работающего телефона, – сегодня с утра в Москве черт знает что творится! Студенты митингуют прямо на Моховой, в двух шагах от Кремля. Сборища и на Скобелевской площади, и возле Страстного монастыря. Анархисты с черными флагами затеяли демонстрацию на Садовой. У трех вокзалов вообще бардак. Толпами бродят какие-то вооруженные люди, выдают себя за фронтовиков и орут, что жиды советскую власть продали. Нет, меня это лично не задевает, я крещеный, но ты-то куда смотришь? Ты что, не можешь выслать в город три-четыре надежных батальона? Нет, я не говорю, что нужно стрелять в своих, но какой-то порядок в столице должен быть? Хотят митинговать, черт с ними, пусть митингуют, но где-нибудь подальше, на Ходынке, что ли…

Ответ Муралова ему не понравился, и он раздраженно крутнул ручку индуктора, дав отбой. Тоже мне Иисусик, не может он без достаточных оснований начинать карательные операции. Мол, демобилизованные красноармейцы просто пар выпускают, из тех, кто призывался в отошедших к белым губерниях. Ехать им некуда, здесь землю получить не светит, местным и то не хватает, вот и бузят… А начни их разгонять, они сорганизуются, и вот тогда действительно беспорядков не избежать! Идиот, забыл, с чего семнадцатый год начинался…

По второму телефону Агранов говорил с курировавшим фронтовые особые отделы и Наркомат иностранных дел Петерсом. Этот вроде был абсолютно надежен.

– Яков Христофорович (откуда, интересно, у чистокровного латыша такое имя-отчество?), я знаю, у тебя есть свои, лично тебе подчиненные конвойные части. Не пора их ввести в дело? – Он вкратце пересказал коллеге смысл разговора с Мураловым, которого Петерс сильно недолюбливал.

Удовлетворившись обещанием привести в полную боевую готовность пять укомплектованных и вооруженных рот, Агранов стал накручивать ручку очередного аппарата.

Чрезвычайная активность, которую развернул в этот туманный и тревожный ноябрьский день именно он, а не председатель ГПУ Менжинский, объяснялась просто. Всю свою ставку Яков Саулович сделал на Троцкого, был наиболее последовательным исполнителем и координатором «октябрьского переворота», и в случае победы оппозиции рассчитывать ему было не на что. Кроме как бежать в Белую Россию…

Он начал складывать бумаги в папку. Через десять минут совещание у Менжинского. Наверняка такое же бессмысленное, как два предыдущих… И вдруг в голове Агранова что-то начало проясняться. А не прав ли, на самом деле, профессор Удолин? Буквально до нынешнего момента Яков не воспринимал всерьез его слишком заумные, шаманистые высказывания… Заставил себя поверить, что повредился в уме старик от пьянства и одиночества. Или просто цену себе набивал, наподобие всех прочих оракулов, чьи предсказания обретают смысл только задним числом. Словно затмение нашло, в самом деле. Или… Или напустили на него это затмение, что ли?

Вчера под вечер, когда от сомнений и противоречивых сведений шла кругом голова и курить уже было невмоготу, Агранов вдруг решительно отодвинул бумаги, вызвал автомобиль и приказал водителю ехать, не слишком спеша, по Владимирке в сторону Измайлова.

После того как профессора, мистика и ясновидца, похитил из хорошо охраняемого дома, точнее, маленькой надежной индивидуальной тюрьмы странный полковник Шульгин и после того как, перевербовав самого Агранова с непонятной до сих пор целью, вновь исчез, предоставив их обоих своей дальнейшей судьбе, Агранов переселил Константина Васильевича в укромную сторожку на лесном кордоне. Здесь Удолин уже не считал себя заключенным, тем более бежать ему было некуда и незачем, он просто жил вдали от городской суеты и опасностей переходного периода на попечении пожилого егеря. Они коротали время в прогулках по лесу, долгих неспешных разговорах о природе и звериных повадках, профессор от скуки писал длинные, не совсем понятные даже ему самому трактаты о дзен-буддизме, а ненастными вечерами у русской печи со стаканом самогона в одной руке и козьей ножкой в другой разъяснял собеседнику разницу между гвельфами и гибеллинами. И каждый находил в этом свое удовольствие и интерес.

Агранов, как всегда, привез профессору большой пакет с деликатесами и несколько заказанных им книг. Из вежливости поговорили минут двадцать об обычных при встрече столичного жителя с провинциалом вещах, как-то: о последних декретах власти, о ценах на хлеб и ливерную колбасу в системе свободной торговли, о слухах насчет предстоящей отмены «сухого закона» и о том, что в театре Вахтангова готовится какая-то невероятно новая постановка… Затем егерь деликатно прокашлялся после третьей рюмочки чистого медицинского и, закинув на плечо ремень старой берданки, отправился пройтись по участку, посмотреть, не рубят ли окончательно потерявшие стыд и страх перовские мужики мачтовые сосны.