Викинг. Бог возмездия

– С тех пор походный сундучок молодого человека начал наполняться серебром, которое платили ему капитаны кораблей, плывущих на север, и со временем он стал гораздо богаче, чем Хакон Брандинги, только из-за того, что контролировал морские пути.

Конечно, речь шла о конунге Горме, взявшем под контроль северные морские пути, что позволило ему затмить всех ярлов и нанять огромное количество копий. С тех пор он мог отправляться в походы всякий раз, когда у него возникало желание, и его богатство росло. Но Горм распознал пламя, горевшее в ярле Рандвере, и вместо того, чтобы погасить его, начал раздувать, помог захватить земли и корабли ярла Харальда в качестве награды за сражения на своей стороне – а конунг был уже не так молод, как прежде. Несмотря на то, что пламя ярла Хакона Поджигателя стало тускнеть, он оставался в Осойро, стараясь держаться подальше от конунга после того, как вынужденно дал Потрясающему Щитом клятву верности; но его хирды, закаленные тэны, остались с ним и продолжали ходить в походы на север и восток, добираясь даже до Ульфвика.

– Они все уже старики, – сказал Сигурд Улафу, когда они размышляли о шансах заполучить Хакона в союзники.

– Да, они старики, но, могу спорить, все еще сохранили острый ум, – сказал Улаф. – Может быть, они мечтают о последнем славном набеге, последней песне меча, что наполнит их уши в зиму их жизни. – В его глазах появилось отсутствующее выражение. – К тому же у них наверняка есть сыновья, – сказал он, вспомнив о собственных мальчиках, Хареке и младенце Эрике, оставшихся в Скуденесхавне вместе с Рагнхильдой.

Вот почему они направлялись на север.

День для путешествия по морю выдался хорошим, и, как только они обогнули Кармёй и миновали поселение Сандве, оставшееся на юго-западе, поднялся попутный ветер, наполнивший парус «Морской свиньи». Тот же самый ветер срывал пену с волн, кативших в сторону Хёугесунна, и Сигурд вспомнил, как впервые услышал от отца, что такие волны зовутся беловолосыми дочерями Ран, богини моря. Подобный лебедю корпус кнорра без малейших усилий рассекал их гребни, так что даже не возникало дополнительных волн, и уже никто не сомневался, что старый Солмунд влюбился в корабль, несмотря на то, что ему доводилось стоять у руля таких замечательных боевых кораблей, на которые даже боги взглянули бы с завистью.

– «Морская свинья» доставит нас туда, если ты пожелаешь, – сказал он, кивнув в сторону запада, и Сигурд улыбнулся.

Кто знает, возможно, настанет день, когда он действительно туда отправится?

– Ну, сначала ты можешь меня отпустить, – сказал Локер Волчья Лапа. – Очень трудно держаться на краю мира, когда у тебя одна рука.

Его слова вызвали смех, но в них был серьезный смысл – ведь они находились за пределами защищенных вод какого-нибудь фьорда, и по левому борту, насколько хватал глаз, раскинулось покрытое пеной море. Они не могли воспользоваться безопасным путем к Кармсунду мимо крепости Горма в Авальдснесе, а потому рискнули выйти в открытое море. Однако никто не стал возражать против такого выбора, и за это Сигурд гордился своими людьми.

– Если они настолько глупы, что согласятся последовать за нами по пути кровной мести, думаю, они способны на все, – прорычал Улаф в ухо Сигурда, когда они решили посетить ярла Хакона в Осойро.

И все же они не могли рассчитывать, что хороший ветер и погода будут оставаться неизменными, поэтому все, кто имел хоть какой-то опыт плавания в море, следили за течениями и цветом воды, полетом птиц, тучами на небе и рунами, которые Асгот периодически бросал на палубу.

Изредка они замечали другие суда, главным образом рыбачьи лодки, державшиеся поближе к берегу. В такие дни, когда волны катились со скоростью летящей птицы, лишь самые голодные и храбрые выходили в море. Эти мысли едва успели сформироваться, когда птица, которая сидела в старом ведре, стоявшем возле походного сундучка Асгота, издала долгий пронзительный крик.

– Она все еще хочет выклевать наши глаза, годи? – спросил Сигурд.

Асгот осторожно приподнял край плаща, которым накрыл ведро, чтобы успокоить птицу. Он опасался, что она может сломать себе крылья, пытаясь расправить их в замкнутом пространстве.

– Мы понемногу узнаём друг друга, – ответил Асгот, снимая плащ и беря в руки самку ворона, которая тут же принялась клевать его руки, но ярость птицы заметно поутихла.

Асгот принес ворониху на корму, и Сигурд положил ей на голову руку, чтобы она запомнила его запах, а сам внимательно посмотрел в блестящий черный птичий глаз, с подозрением наблюдавший за ним.

– Я не причиню тебе вреда, – произнес юноша, приподнимая рукав рубахи, чтобы снять тонкую веревку из конского волоса, которую намотал на руку.

Веревка, через равные промежутки, связывала четыре пера из крыла ворона – черные ночью, но каким-то непостижимым образом менявшие цвет в лучах солнца – от пурпурного на синий и зеленый, словно в них находился сейд. Сигурду это напомнило мерцание света на хорошем клинке, когда завитки узоров двигаются и меняются прямо у тебя на глазах.