Викинг. Бог возмездия

– Мой отец не заводил друзей, – сказал он. – Однако всегда щедро награждал своих воинов. Они бились за него, как волки, и не знали недостатка в серебре. – Тенгил обвел рукой огромное пространство зала, когда мимо ноги Сигурда пробежала мышь и скрылась под скамьей. – Посмотри вокруг, Сигурд Харальдарсон. Здесь нет молодых воинов. Все ушли. – Он пошевелил толстыми пальцами в воздухе. – Сбежали в поисках сражающихся ярлов и добычи. Потому что мне пришлось ухаживать за отцом, и я мог обещать им лишь спокойную жизнь и смерть в своих постелях. – Он бросил мрачный взгляд на Хаука, словно тот был вонючим сгустком у него на подошве. – Вот мои воины. Они остались ради моего отца, и он стал для них проклятием, да ты и сам все видишь своими молодыми глазами. Неужели они не вызывают у тебя отвращения?

– Я не хотел бы с ними сражаться, – сказал Сигурд, понимая, что поступает великодушно, однако в его словах было много правды.

Он видел, что немолодые мужчины содержали в порядке свои бриньи и оружие и оставались гордыми воинами. А гордость делает людей сильными, пусть у них на плечах и лежит бремя прожитых лет.

– Они полны горечи, как старое пиво, Сигурд. – Тенгил указал рогом в сторону низкого стола и походных сундучков. «Теперь они стали земляными сундучками», – подумал Сигурд. – Я слышу, – продолжал сын Хакона, – как они сидят и говорят о своих друзьях, пьющих мед в чертогах Бога-Копьеносца, и без конца вспоминают старые битвы, словно овцы, каждый день бредущие по одной и той же тропинке. Иногда мне кажется, что они делают это специально, чтобы пронять меня.

Мимо Сигурда пробежала еще одна мышь. Тенгил выругался и швырнул в нее рог, однако она исчезла. Женщины даже не повернули головы и продолжали свою работу.

– Они не дают мне покоя, Сигурд. Ты думаешь, я слабый человек, который не испытал и половины того, что довелось увидеть им? – Он посмотрел на Хаука и людей, стоявших за плечом Сигурда, но они молчали. – Их разговоры – не более чем блеяние овец. Я владею тут всем, а у них есть лишь скамья и клятва, навязанная живым трупом.

– Присоединяйся ко мне, Тенгил Хаконарсон, – предложил Сигурд. – Привези в это темное место сияющее серебро. Создай собственную сагу, чтобы люди смотрели на тебя не только как на тень великого отца.

Тенгил почесал мягкую бороду и посмотрел на Фьёльнир, сидевшую на руке Сигурда.

– Ты сошел с ума? – спросил он, снова переводя взгляд на незваного гостя. – Так вот почему ты носишь на руке ворона? – Соединил указательный и большой пальцы. – Ярл Рандвер раздавит тебя, как вошь. Как и конунг Горм. Могу спорить, он даже не знает, что ты жив, и в любом случае, его это не интересует.

– Он знает, – сказал Сигурд.

– О, теперь я понимаю, – сказал Тенгил. – Ты мечтаешь умереть как воин, потому что скучаешь по отцу и братьям. Ты хочешь сидеть с ними рядом и пить мед в чертогах Одина.

«Как у ярла Хакона мог быть такой сын?» – удивился Сигурд, а потом подумал, что разочарование в сыне и превратило ярла в живой высохший труп.

Тенгил хлопнул в ладоши, и проливший молоко раб принес ему полный рог. Он до сих ничего не предложил Сигурду, и уже одно это было достаточным оскорблением, но у него хватало и других причин для желания выбить зубы жалкому толстяку.

– Мой господин, – вмешался Хаук, – я обещал прислать выпивку людям Сигурда. – Он нахмурился. – И женщине.

Тяжелые веки Тенгила поползли вверх при упоминании женщины.

– Ты оставил свою женщину у входа в мой зал?

– Это не моя женщина, – ответил Сигурд. – Она – воин. И весьма свирепый.

Тенгил слегка повернул голову, словно ждал: Сигурд сейчас признает, что пошутил. Однако глаза юноши напоминали льдинки, и толстяк громко рыгнул, после чего расхохотался визгливым смехом.

– Значит, ты призвал на помощь женщин, чтобы они за тебя сражались? И еще нам не следует забывать о яростной птице, что сидит у тебя на руке… Она обязательно заставит трепетать твоих врагов. – Он помахал рукой Хауку, чтобы тот отправил мед для оставшихся снаружи людей Сигурда. – Отряд воинов, о которых сложат сагу!

– Несколько белых бород с согбенными спинами едва ли помогут тебе стать героем песни скальда, – сказал Сигурд, который больше не мог сдерживаться. – Как и сидение в темноте на заднице, пока другие завоевывают себе славу.

Тенгил заметно поморщился, и Сигурд понял, что его слова попали в цель. Должно быть, воины Хакона умели хранить верность клятве, если никто из них не произносил подобные слова в лицо Тенгила, не говоря уже о том, чтобы вонзить копье в его толстое брюхо. Ведь такие люди, как Хаук, прекрасно понимали, что их репутации или тому, что от нее осталось, окончательно пришел конец из-за клятвы верности, данной белолицему господину, так любящему спокойную жизнь, – точно верный меч, оставленный ржаветь под дождем.

Тенгил повернулся к воину, стоявшему за его плечом, в чьей бороде все еще было больше темных прядей, чем белых, и чье лицо сохраняло полнейшую невозмутимость.