Викинги

— Собор восходит еще к римской эпохе, — объяснял по пути архиепископ. — В 769 году здесь торжественно встречали Карла Великого; в IX веке здание сильно повредили викинги. После договора в Сен-Клер-на-Эпте наш первый герцог Нормандский принял здесь Святое крещение, и с тех пор здесь погребались виднейшие члены его династии. Нынешний собор освятил архиепископ Маврилий в присутствии знаменитого герцога Вильгельма незадолго до завоевания Англии.

Посланец Ватикана внимательно слушал рассказ хозяина, а направлялась эта необычная утренняя процессия к капелле Святого Романа Малого. Они остановились перед надгробием Роллона. Все четверо разом перекрестились.

— Вот гробница Роллона, первого герцога Нормандского. Здесь покоится человек, который отрекся от языческих суеверий и обрел веру истинную. Вождь воинов, который пришел из Норвегии и подписал мирный договор с королем Франции, чтобы вместе со своим народом поселиться на нормандской земле.

Монсеньор Баттисти подошел к надгробию с таким видом, словно хотел оценить каждую его деталь, каждую малейшую складочку на герцогском плаще, все украшения на ножнах меча.

— Так вот он, тот Роллон, который стольких привлекает к себе… — прошептал римский прелат. — Дошло до того, что он стал причиной посещения новых язычников из СС…

— Они закрыли гробницу обратно, — поспешил вставить сторож. — Но мы знаем, что ушли они не с пустыми руками.

— Да, — так же поспешно пояснил архиепископ, — они унесли замечательный золотой крест, украшенный драгоценными камнями, о существовании которого мы прежде вовсе не знали.

— И больше ничего? — спросил кардинал. — Никаких костей для своих сатанинских обрядов?

Французский прелат содрогнулся и перекрестился. Страшное слово было сказано. Неужели его храм стал театром борьбы за прославление Сатаны? Но Морис Шарме на сей раз не был скуп на рассказы: он и дальше изложил все, как было.

— Нет, — ответил он вполне уверенно. — Они взяли с собой только крест. Потом они вернули камень на место, но не так, как положено. Уже потом я поставил его куда надо.

Монсеньор Баттисти нагнулся и посмотрел на то место, где крышка опирается на саркофаг.

— Ну что ж, дорогой мой, — сказал он, закрыв глаза, — надо будет снова подвинуть крышечку. Для очистки совести.

— Да как же… — пробормотал сторож. — Эту гробницу никто никогда не вскрывал… Это же святотатство!

Кардинал распрямился и взмахнул рукавом, отметая возражение:

— Раньше никто, а теперь здесь замешан СС. И если вы вызвали самого опытного экзорциста Ватикана, то, надо полагать, готовы слушаться его распоряжений.

Архиепископ сделал круглые глаза и посмотрел на своего служителя с укором. Как можно быть таким бестактным? Не каждый день выпадает честь принимать в Руане такую персону, как монсеньор Баттисти.

— Конечно, мы будем вам повиноваться, — сказал он с пафосом. — А верный и преданный сторож этого храма как раз и займется этим тяжким трудом.

Шарме склонил голову в знак послушания и пошел за ломиком. Ватиканский же посланец меж тем достал из чемоданчика склянку с песком.

Глава 14

Увидев перед собой Штормана, часовой щелкнул каблуками. Он открыл дверь коридора, который вел в камеры подземелья Вевельсбурга. В этой части замка Шторман еще не бывал. Он был удивлен, какая здесь совершенная чистота: ничего общего с тем, как мы привыкли представлять себе тюрьму. Черный орден довел пристрастие к дисциплине и заимствованиям из далекого прошлого до того, что своим казематам придал вид прекрасно ухоженной средневековой башни. На каждой двери красовалось сверху изображение гнутого лука, а на створках — металлические морды разных зверей. Несколько минут Шторман позволил себе развлечься изучением архитектурных подробностей, а затем солдат указал ему на дверь камеры под номером 5.

— Согласно полученному приказанию, заключенному предоставлены стол, стул, бумага и письменные принадлежности, — доложил часовой, а потом прибавил с недовольным видом: — Хотя это все не по правилам.

— Его не надо опасаться, — ответил Шторман. — Господин Харальдсен приглашен сюда в гости.

Офицеру ответил иронический смешок. В глубине камеры смутно виделась фигура норвежца, сидящего за столом. Краем уха он слушал разговор в дверях, но работать притом не переставал. Рука его бежала по бумаге, черный карандаш оставлял строчку за строчкой аккуратным почерком. Всегда уверенный в себе, Шторман почувствовал себя неловко. Он думал, как лучше начать разговор, подыскивал слова. Харальдсен избавил его от неловкости, заговорив сам.

— Не стоит извиняться, — сказал он, не переставая писать и сидя все так же спиной к собеседнику. — Если кого в этой печальной истории стоит ругать, так это меня.

— Вовсе нет! — воскликнул Шторман. — Мое начальство пошло на эти чрезвычайные меры только с целью вашей безопасности.