Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя

Это были начальник королевской псовой охоты и королевский сокольничий, личности весьма уважаемые во времена Людовика XIII, но при его преемнике остававшиеся в некотором пренебрежении.

Два всадника, осмотрев местность и обсудив необходимые подробности предстоящей охоты, возвращались обратно в Блуа и заметили небольшие отряды солдат; сержанты расставляли их на некотором расстоянии друг от друга возле мест, где предполагалось устроить облаву. Это были королевские мушкетеры.

За ними на хорошем коне ехал их капитан, которого можно было отличить по золотому шитью на мундире. У него были белые волосы и седеющая бородка. Он немного сутулился, но легко управлял конем и осматривал, все ли в порядке.

– Господин д'Артаньян не старится, – сказал начальник псовой охоты своему коллеге, сокольничему, – он на десять лет старше нас, а верхом на коне кажется совсем молодым.

– Это верно, – отвечал королевский сокольничий, – вот уж двадцать лет он все тот же.

Офицер ошибался: за эти четыре года д'Артаньян состарился на добрых двенадцать лет. Возраст безжалостными когтями отметил уголки его глаз, лоб его лишился волос, а руки, прежде жилистые и смуглые, стали белеть, как если бы кровь в них начала уже стынуть.

Д'Артаньян подъехал к двум офицерам и поздоровался с ними с оттенком снисходительной ласковости, который отличает вышестоящих в их общении с низшими. В ответ на свою любезность он получил два исполненных глубокой почтительности поклона.

– Ах, какая удача, что мы встретились с вами, господин д'Артаньян! воскликнул сокольничий.

– Скорее мне бы подобали такие слова, господа, так как в ваши дни король чаще беспокоит своих мушкетеров, нежели птиц.

– Да, не то что в доброе старое время, – вздохнул королевский сокольничий. – Помните ли, господин д'Артаньян, как покойный король охотился на сорок в виноградниках за Божанси… ах, черт возьми! Вы не были тогда капитаном мушкетеров, господин д'Артаньян.

– И вы состояли капралом по птичьей части, – шутливо заметил д'Артаньян. – Все равно это было хорошее время, так как молодость – это и есть хорошее время… Не правда ли, господин начальник псовой охоты!

– Вы оказываете мне слишком большую честь, господин граф, – поклонился последний Д'Артаньяна нисколько не поразил графский титул: он стал графом четыре года назад.

– Вы не устали от долгой дороги, только что проделанной вами, господин капитан? – продолжал королевский сокольничий – Отсюда до Пиньероля, кажется, что-то около двухсот лье – Двести шестьдесят туда и столько же, сударь, обратно, – невозмутимо произнес д'Артаньян.

– А как он поживает?

– Кто? – спросил д'Артаньян.

– Наш бедный господин Фуке, – шепотом проговорил королевский сокольничий.

Начальник псовой охоты из осторожности отъехал в сторону.

– Неважно, – отвечал д'Артаньян, – бедняга всерьез огорчен, он не понимает, как это тюрьма может быть милостью. Он говорит, что парламент, отправив его в изгнание, тем самым вынес ему оправдательный приговор и что изгнание – это свобода. Он не представляет себе, что нам поклялись расправиться с ним и что за спасение его жизни из цепких когтей парламента надо благодарить бога.

– Да, бедный человек едва избег эшафота. Говорят, что господин Кольбер отдал уже соответствующие распоряжения коменданту Бастилии и казнь была заранее предрешена.

– В конце концов что тут поделаешь? – сказал д'Артаньян с задумчивым видом, словно затем, чтобы оборвать разговор.

– В конце концов, – повторил, приблизившись, начальник псовой охоты, – господин Фуке в Пиньероле, и по заслугам, он имел счастье быть отвезенным туда лично вами; достаточно он обворовывал короля.

Д'Артаньян метнул в начальника псовой охоты один из своих уничтожающих взглядов и произнес, старательно отчеканивая каждое слово:

– Сударь, если бы мне сказали, что вы съели то, что отпускается для ваших борзых, я не только не поверил бы этому, но, больше того, если бы вас посадили за это в тюрьму, я бы сочувствовал вам и не позволил бы дурно отзываться о вас. Однако, сударь, сколь бы честным человеком вы ни были, я утверждаю, что вы отнюдь не честнее, чем бедный Фуке.

Выслушав этот резкий упрек, начальник собак его величества короля опустил нос и отстал на два шага от сокольничего и д'Артаньяна.

– Он доволен, – наклонился к мушкетеру сокольничий, – оно и понято, ныне борзые в моде, когда б он был королевским сокольничим, он бы так не разговаривал.

Наблюдая, как недовольство, порожденное ущемлением частных, не имеющих в государственной жизни никакого значения интересов, влияет на решение большого политического вопроса, д'Артаньян меланхолически улыбнулся; он вспомнил еще раз о безмятежном существовании, которое долгое время было уделом бывшего суперинтенданта финансов, о его разорении, о мрачной смерти, которая его ожидала, и, чтобы покончить с этою темой, задал вопрос:

– Господин Фуке любил охотиться с соколами?

– О да, страстно любил, – отвечал королевский сокольничий с горьким сожалением в голосе и со вздохом, который прозвучал как надгробное слово Фуке.