Виктор Авилов

В «Эскориале» Виктор Авилов сыграл роль шута Фолиаля, и эта работа артиста заставила всерьез задуматься о некоей новой «планке высоты» его мастерства. К моменту появления спектакля было совершенно ясно — предельное нервное напряжение, с каким Виктор Авилов существует в образах Мольера, Фолиаля, перекидывается в зрительный зал и вызывает ответную волну интеллектуального включения в происходящее и, таким образом, словно наглядно осуществляется тезис А. И. Герцена о необходимости единого дыхания сцены и партера. Авилов буквально завораживал, когда шут Фолиаль, прихотью короля распрямившийся в Человека, обвиняет самое жизнь в скупости на то, без чего существовать невозможно, — в скупости на любовь. И он, жалкое существо с бубенчиками, бросает этой жизни вызов, прекрасно сознавая, что расплатится за этот вызов небытием.

Мишель де Гельдероде так рассказывал о своей пьесе, на создание которой вдохновили его два полотна Эль Греко и Веласкеса: «Перед нами больной, скучающий и, в сущности, бессильный король, мучающий своего шута. Шут тоже болен и бесконечно устал, но он-то не имеет на это права. Все, что мы видим, происходит в трагический момент, когда королева — она не появляется на сцене, но, по существу, и есть центральный персонаж пьесы — умирает в своих покоях. Король ненавидит ее, а шут любит. Король дает ему понять, что знает об этой непристойной любви и не замедлит отомстить. Но перед тем он желает развлечься и предлагает новую игру, в которой шут силится участвовать, хотя он и совершенно подавлен присутствием бродящей по дворцу Смерти, воем псов, идущих за ней по пятам, слышащимся снаружи колокольным звоном.

Из последних сил, обязанный подчиняться, шут следует желанию короля и выдумывает новую игру — но это будет поистине страшная игра, ибо он нечто замыслил. Шут уже на исходе сил, его судьба близится к концу — он знает, что, когда королева умрет, его жизнь во дворце потеряет всякий смысл, потому что он лишится любви, которая питает его так же, как короля ненависть. В жизни шута наступает решительный момент, то, что Кеведо называет „часом истины“, и он решает предупредить короля и отомстить первым. Он предлагает королю в ходе игры поменяться с ним местами, сделав шутом короля.

По ходу действия, уже решившись убить короля, шут поддается сомнению, и тогда король вдруг ставит все на свои места и приказывает задушить шута в тот самый миг, когда приносят весть о смерти королевы.

Это стремительная и жестокая драма всего лишь двоих персонажей…»

Валерий Белякович в своей трактовке строго следовал замыслу драматурга, но, как это всегда ему присуще, заострил конфликт — и король, и шут полны еще сил и преисполнены полярными чувствами: любовью и ненавистью. Что победит в этом мире? По признанию литературоведов, театр Гельдероде — это театр масок, марионеток, за которыми легко угадываются особые возможности свободного проявления личности. И тогда невинное с виду содержание раскрывает глубокий социальный смысл. По этому пути и отправился Валерий Белякович, скрывая за «невинным» содержанием пьесы об играх короля и шута горькие мысли о несвободе человека, о его тотальном одиночестве, о непонимании никого никем. И о тех барьерах, которые лежат между людьми, делая одних королями, а других шутами. Они сходятся, подобно смертельным врагам, и только настоящая, а не театральная, травестированная смерть может завершить эту историю. Историю, которую режиссер и артисты не вопреки, а в дополнение пронизали любовью, сделав ее тем самым очень современной…

Во второй части спектакля по пьесе Эдварда Олби «Что случилось в зоопарке?» они вновь поменялись местами — теперь уже недавний король, Валерий Белякович, стал бродягой Джерри, задумавшим совершить в парке самоубийство, потому что ничего больше в жизни не осталось, а недавний шут, Виктор Авилов, предстал благополучным обывателем Питером, но эта роль была наполнена таким мощным внутренним драматизмом, такой невысказанностью, что спазм перехватывал горло от его виноватой улыбки, от его усталости от откровений бродяги и невозможности встать со скамейки и уйти, от той несложившейся жизни, что читалась во взгляде потухших глаз и бодром рассказе Питера о своей семье, о своих буднях…