Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

— Шпана! — изменил свое мнение боцман, когда обнаружил, что в карманах нет ни платка, ни курева. И вытер лоб подолом майки.

Здесь на Загоруйкина опять нашло его необъяснимое вдохновение. Возможно, на удивительный талант боцмана подействовало большое количество вокруг раскосых лиц.

Во всяком случае, из него вывалилось такое четверостишие:

Самый лучший, милый друг
Уложил японцев двух.
Пусть встревают к нам хоть пять!
Он уложит их опять!

Фаддей Фаддеич мыл руки в ванной комнате своей шикарной капитанской каюты. Мария Ефимовна стояла рядом с полотенцем и говорила:

— Опять перчатки не надеваете, когда на мостик выходите! Все поручни грязные, и куда ваш чиф смотрит?

— Мистер Ку-куй? — раздалось сзади.

И Фаддей Фаддеич и Мария Ефимовна обернулись с одинаково удивленными лицами. Раздалось гудение кинокамеры.

— Мадам Ку-куй? — спросил иностранный хроникер Марию Ефимовну — Хау-дуй-ду, леди енд джентльмен! Я есть «Сингапур таймс»! Маленькое интервью! В нашем научном журнале написано, что на вашем судне «проводится первый уникальный эксперимент, важный для моряков всего мира», — добавил хроникер уже по-английски, протягивая Фаддею Фаддеичу журнал, на обложке которого была фотография «Профессора Угрюмова».

— Что он несет? — спросила Мария Ефимовна. — Выгнать этого нахала, товарищ капитан?

— Прошу в салон. Я не даю интервью в ванных комнатах. Я не кинозвезда, — на ломаном английском языке сказал капитан Кукуй, неторопливо вытирая руки полотенцем. — Ефимовна, он принял тебя за мою жену — это раз, он действительно нахал — это два, он говорит, что в этом малайском журнале на сингапурском языке написано про нас, — это три. Я ему сказал, что я не кинозвезда, — это четыре. Отбери у него журнал и дай ему стакан водки — это пять. Потом выгони вон — это шесть. Что я сказал? — по своей привычке спросил капитан.

— Он сказаль — дать мине водка! — обратился к Марии Ефимовне корреспондент.

Опять океан без конца, без края.

94-е сутки рейса. Тесты на «Эстетический отклик».

Картина Бернара Бюффе «Голова клоуна».

Смесь иронии и грусти в глазах. Раскрашенное лицо — алый треугольник носа, розовый четырехугольник рта, зеленый подбородок, рыжий парик, тощая длинная шея.

Репродукция «Клоуна» висела на стенке каюты Ниточкина и Диогена.

Ниточкин спал на верхней койке. Диоген стоял рядом с записной книжкой в руках и карандашом.

Ниточкин сквозь сон бормотал: «Рыжие прусаки, вперед!.. Воды долей… Плескаются… Черные отходят…»

Диоген впился в лицо Ниточкина сосредоточенным взглядом, но уловить суть Петиного сна он не мог.

Петя завозился в койке. Очевидно, чужой взгляд тревожил его. Диоген быстро спустился на пол каюты и, схватив ножницы, принялся вырезать что-то из иллюстрированного журнала.

— Черт! — сказал Петя, вытирая пот со лба. — Опять он меня победил!

— Кто? — спросил Диоген безразличным голосом.

— Да мы с ним в коммуналке после войны жили, друг мой. Тараканов было много. Мы морские бои устраивали. Наделаем бумажных корабликов, пустим в таз. Я на свои рыжих прусаков сажаю, а он себе черных выбирал…

Бывший тараканий флотоводец, зевая, сполз на пол и улегся рядом с Диогеном. И оказался сразу и в Лувре, и в Прадо, и в Эрмитаже…

Рафаэли, Ренуары, Гойи, Леже и Шнайдеры были разложены по всей каюте.

— В Торонто был проведен интереснейший эксперимент, — сообщил Диоген. — Кодовое название «Включайтесь в игру!». Хотите участвовать?

— Ага.

— Вы должны по десятибалльной системе выразить мнение об этих шедеврах. Таким простым способом ученые проникли в самые таинственные глубины психологии современного и ультрасовременного общества. Вот, например, «Даная» Рембрандта. Сколько баллов вы ей поставите? И куда повесите, если я ее вам подарю?

Ниточкин, косо глянув на «Данаю», поднял с пола голенькую «Ню» неизвестного художника.

— Вот эту я взял бы к нам буфетчицей, а «Данаю» можешь оставить себе. Больше двойки она не тянет.

— У вас, Петя, пониженный эмоционально-эстетический отклик, — как можно мягче и даже с сожалением произнес камбузник.

— Диоген, ты забываешься. Я уже, считай, штурман, а ты только ассенизатор и водовоз.

— Простите, Петя, я не хотел вас обидеть.

— И сними клоуна со стенки, богом прошу! — сказал Ниточкин. — Меня его взгляд пугает по ночам.

— Это Бернар Бюффе! — теряя обычную послушность и мягкость, сказал Диоген. — И знаете, почему вы его боитесь? Вы на него похожи!

Ниточкин поднялся с пола, долго изучал себя в зеркало, сравнивая с клоуном на стенке, потом вздохнул и сказал:

— Н-да… не говори только об этом сходстве моей Лизавете в Питере.

— Вы никогда не женитесь, Петя!

— Это почему?

— У вас ранняя седина — раз, вы бреетесь старыми бритвами — два и снимаете обувь, уже лежа в кровати, — три! Но главное, вы не оценили Данаю. Если вы не понимаете зрелой женственности, вы не будете мужем и отцом.

— Не «на кровати», а «в койке», — поправил Ниточкин. — Знаешь, Диоген, иди к капитану. Старик до смерти любит всякую мистику и разные такие игры.