Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

— Если чиф разрешит, — сказал Ниточкин. — Давай ей петлю на хвост и — тащи в бассейн, пока не протухла раньше времени!

Акулу тащили человек десять во главе с Цыганом. Она была опутана тросами, но все равно сопротивлялась достойно. В особенное буйство акула пришла уже возле судового бассейна. Но сила солому ломит, и зверюга была сброшена в бассейн. Фонтан победительной матросской ругани взлетел выше теплых брызг.

— Проси у чифа десять бутылок уксуса и килограмм сухой горчицы, — сказал Ниточкину старший кок. — Буду маринад готовить!

В каюте докторши сидел на койке и стыдливо заворачивал на волосатой ноге штанину Диоген.

— Значит, коллега, вы зашевелитесь и даже… даже высунете ногу из-под одеяла. Вы сделаете это после вспышки блица и куска из Сен-Санса.

— А мы не перебарщиваем? — робко заметил камбузник. — Мне кажется, он к вам неравнодушен…

— Залезайте в кровать и хватит болтать глупости.

Диоген залез в койку и задернул полог.

— А если он… врежет? — донеслось из-за полога.

— Для чистоты эксперимента мне нужно возможно мощное отвлекающее средство и…

В дверь постучали. Вошел Эдуард Львович. Он держал в руках удивительный коралл — нежный, как изморозь на стекле, странный океанский цветок.

— Кораллы дарят на счастье, это вместо ветки сирени, — сказал Эдуард Львович.

— Спасибо. От всей души спасибо. А теперь в это кресло, пожалуйста. Вы знаете, что вам предстоит?

— Знаю. Уже весь пароход знает, — сказал Эдуард Львович, — световые эффекты…

— Да-да, световые эффекты. Итак, от высшей цифры к меньшей и не обращать внимания на помехи. Начали! — скомандовала Татьяна Васильевна, щелкнула секундомером и нажала кнопку.

Опять хаос цветных цифр завертелся и замигал на табло.

— Тридцать три красное… тридцать два зеленое… тридцать один красное…

Откуда-то донеслось тяжелое стенание и истерический хохот. Старпом оглянулся.

— Продолжайте! — властно приказала Татьяна Васильевна. — Не обращайте внимания на помехи!

— Тридцать зеленая… двадцать девять…

С небес полилось знакомое и задушевное: «Выходила на берег Катюша, на высокий на берег крутой…»

Старпом вцепился в ручки кресла и продолжал:

— Двадцать семь красная, двадцать пять зеленая…

Музыка стихла, и в неожиданной тишине позади старпома полыхнул ослепительный свет блица.

— Черт! — заорал Саг-Сагайло и подскочил на стуле, но опять взял себя в руки и продолжал неровным голосом: — Восемнадцать зеленая, тьфу, черная… семнадцать красная…

С небес полилась сонная мелодия Сен-Санса.

— Пятнадцать синяя… тринадцать красная…

За занавеской в койке Татьяны Васильевны завозился кто-то неизвестный, и старпом увидел высовывающуюся из-под одеяла волосатую мужскую ногу.

— Одиннадцать! — рявкнул старпом, вставая. — В крапинку!..

И вышел из каюты докторши заметно бледный.

Машинный телеграф стоял на «самый полный вперед». Могучий гул главного двигателя, судорожное мелькание клапанов, верчение валов. И в этом гуле, в крайнем напряжении механизмов — тревога. Тревога в системе «человек — машина».

На крыльях ходового мостика стояли с биноклями у глаз штурмана. Боцман вываливал за борт спасательный вельбот, подготавливая его к немедленному спуску. К спасательным кругам привязывали бросательные концы…

В своей каюте нервно расхаживал взад-вперед Фаддей Фаддеич. Потом вытер пот со лба вафельным полотенцем и снял телефонную трубку. Из нее доложили: «Вахтенный третий слушает!»

— Радиста и матроса Ниточкина ко мне! — сказал капитан и бросил трубку.

Рапитор гирокомпаса над капитанским столом заурчал — судно меняло курс. Фаддей Фаддеич закашлялся, сокрушенно почесал затылок и нерешительно покосился на бланк радиограммы, в которой сообщалось: «В 1100 ГРН ОБНАРУЖЕНО ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СТАРШЕГО ПОМОЩНИКА САГ-САГАЙЛО ТЧК СЛЕДУЮ ОБРАТНЫМ КУРСОМ ГАЛСАМИ ТЧК ВЕТЕР МОРЕ ШТИЛЬ КМ КУКУЙ».

— Чиф пропал, старый дурак! — сообщил входящему радисту попугай.

— Садись, Маркони, — сказал капитан. — Я этих подлецов все равно найду… магнитофон мне принесешь — записывать голоса буду, потом сравним.

— По тембру узнать можно, — согласился Маркони. — На последней стоянке его матросы выучили. Когда вы у консула… гм… задержались…

Фаддей Фаддеич смотрел в окно отсутствующим взглядом, потом как бы очнулся:

— Что я сказал?

— Чтобы я вам магнитофон принес, — напомнил радист.

— Черт! Человек за борт прыгнул без всякой даже записки, а мне такая ерунда в башку лезет… Больше темнить нельзя: сообщай в пароходство. — Капитан дал радисту РДО.

— Такой железобетонный человек был, — скорбно вздохнул радист. — Он мне литовского князя напоминал…

В дверь стукнули, вошел матрос Ниточкин. Он был в шортах и немыслимой старой панаме.

— По вашему вызову, товарищ капитан!

— Чиф пропал, старый дурак! — заорал попугай, он весьма весь оживился и задергал свою цепь.

Ниточкин стоял понурый и мрачный.

— Когда ты последний раз видел Сагайлу? — спросил капитан.

— Когда после вахты чай пошли пить…

— Мне можно быть свободным? — спросил радист.

— Нет, — сказал капитан. — Садись за машинку, протокол вести будешь. Что я сказал? — спросил капитан Ниточкина.