В молодости, было это в царствование Николая I, старик жил в Енисейске. Потом он поселился в таежном скиту и не знал, что творилось за последние пятьдесят лет в России. Лишь после долгих уговоров старик взял деньги за молоко и яйца.
Двигаясь дальше, топографы обнаружили еще несколько сел и скитов, не нанесенных на карту. Люди здесь жили по своим, ими созданным законам, не зная ни полицейских, ни царя-батюшки. Крестьяне, по преимуществу старообрядцы, не платили никаких податей. Они сами раскорчевывали тайгу, охотились, ткали, выделывали кожи, тачали сапоги. Работа топографов переполошила местное население. Навстречу экспедиции выходили старцы с хлебом-солью, обещали одарить медвежьими, волчьими, лисьими шкурами, лишь бы скит или село не попали на карту. О деньгах местная молодежь не имела никакого представления. Некоторые старики помнили о них смутно и пользоваться считали грехом.
Через две недели дошли до Саян, и начался подъем в горы. Курнатовский чувствовал себя превосходно, даже слышать стал лучше. Чудесный горный воздух, дикая, суровая природа словно переродили его. Он стал общительнее, очень внимательно присматривался к работе топографов.
«Революционеру все надо знать, — думал Виктор Константинович. — Что, если придется бежать и скитаться в тайге?»
С помощью новых товарищей он учился ориентироваться в лесу и позднее, через семь лет, с большой благодарностью вспоминал этих людей, давших ему знания, которые так пригодились во время его смелого побега из нерчинской тюремной больницы.
В Ермаковское Виктор Константинович вернулся один, друзья-топографы проводили его только до края тайги, а сами остались в Саянах еще месяца на полтора — продолжать съемку.
В Ермаковском первым, кого он навестил, был Ванеев. Виктор Константинович долго рассказывал соскучившемуся Анатолию о своей чудесной прогулке в Саянах, о тайге и неожиданных встречах. Ванеев выглядел плохо. Он не отходил от окна или сидел на скамейке перед домом, не сводя глаз с тайги, с белевших вдали гор. Он чувствовал, что это его последнее лето. Понимая состояние Ванеева, Виктор Константинович, забросив охоту, буквально не отходил от него. Курнатовского удивляла глубина суждений Анатолия. И от этого становилось еще грустнее — революционное движение теряло выдающегося человека.
В июле Курнатовский выбрался в Тесинское. Он избрал такой маршрут, что по дороге мог заехать в Шушенское. Как и всегда, его радушно встретил Владимир Ильич и сообщил, что время общей встречи в Ермаковском приближается. Радовало, что обыск, которому подвергся Владимир Ильич, последствий не имел.
Так же радушно встретили старого друга и тесинцы. Двинулись дальше, в Шошино, к Окуловым. Здесь гостей ждали обе сестры и их братья. Екатерина Ивановна, с которой Курнатовский не переставал переписываться, встретила его как старого друга.
Много гуляли, взбирались на крутую гору Ойку, — катались на лодках по Тубе, пели песни. Под вечер разбрелись по старому окуловскому саду. Наступало время задушевных бесед, песен, шуток.
Шаповалов и Курнатовский не отходили от сестер Окуловых. Найдя большую скамью, с которой открывался восхитительный вид на долину Тубы, залитую лунным светом, молодые люди, притихнув, подолгу просиживали здесь. Кто знает, какие мысли бродили в головах этих людей с такими разными судьбами! Но, может быть, именно здесь, в Шошине, в эти часы возникла та дружба, которая связывала их всю жизнь, была источником радости, скрашивала тяжелые невзгоды, выпавшие на их долю.
Наступил август — пора прощания с летом… В один из дней ермаковскую тишину нарушил стук тележных колес… Приехали Владимир Ильич, Надежда Константиновна, Кржижановский, Невзорова, Старковы, Ленгник, Барамзин, Шаповалов, Энгберг, появился Панин. На квартире у одного из ссыльных сообща организовали обед, во время которого Владимир Ильич зачитал текст так называемого «Кредо» «экономистов» и написанный им проект протеста. Долго обдумывали резолюцию. Подписать решили на квартире Ванеева.
Анатолий Александрович уже не поднимался с постели. Он лежал бледный, исхудавший, и все же, когда увидел приехавших товарищей, лицо его озарилось радостной улыбкой. Не позволяя ему встать, они осторожно подняли кровать и перенесли больного в соседнюю, более просторную комнату. Владимир Ильич еще раз, специально для него, зачитал текст кредо и ответ-протест. Первым ответ подписал Владимир Ильич. За ним поставила свою подпись Надежда Константиновна Крупская, потом — товарищи Энгберг, Старков, Старкова, Кржижановский, Шаповалов, Панин, Ленгник, Барамзин…
Владимир Ильич взял документ и подошел к постели Ванеева. Осторожно поправив подушку под головой больного, он положил ему на одеяло книгу, а на нее лист с текстом ответа, Присев на край постели, Владимир Ильич помог Ванееву подписать этот известный в истории Коммунистической партии «протест семнадцати». Следом за Ванеевым свои подписи поставили жена Ванеева, Сильвин, Курнатовский и Лепешинский.