Виктор Лягин. Подвиг разведчика

«В предвоенный период, особенно после подписания советско-германского Договора о ненападении, получившего в западной прессе название “Пакта Риббентропа-Молотова”, отношения между СССР и США были натянутыми. Американская пропаганда в газетах, журналах и на радио утверждала, что СССР — друг гитлеровской Германии и поэтому подписал с ней этот пакт. При этом игнорировался тот факт, что ранее подобные договоры с ней имели и Польша, и Англия, и Франция.

В то же время в прессе США шла разнузданная пронацистская пропаганда, восхвалялись военные победы Германии, ни слова не говорилось о зверствах оккупантов в порабощенной Европе. Конгресс США принимал законы, ограничивавшие экономические и торговые отношения с Советским Союзом. После подписания советско-германского договора о ненападении правительство США предложило советскому полпредству отозвать своих приемщиков из страны в связи с отказом отдельных американских компаний поставлять ранее заказанное оборудование»^{115}.

Соответственно, весьма усложнилась и оперативная обстановка. Александр Феклисов свидетельствует:

«До начала Великой Отечественной войны американская контрразведка весьма активно действовала против советских учреждений и их сотрудников, используя все имеющиеся в ее распоряжении средства: наружное наблюдение, агентуру и оперативную технику. Сотрудники резидентуры часто видели, что за ними с утра до вечера велась слежка. В их служебные и домашние телефонные аппараты вмонтировались устройства, которые позволяли ФБР подслушивать не только разговоры по телефону, но и вообще все, что говорилось в комнате, фиксировать любой, даже еле заметный шум»^{116}.

И все равно, как раз в то время, весной 1941 года, между нью-йоркской резидентурой и Центром, то есть Москвой, была установлена устойчивая двусторонняя радиосвязь — вопросом ее организации занимался тот же самый Феклисов, «украсивший» крышу четырехэтажного здания генконсульства шестиметровой антенной. До этого же срочные шифровки приходилось передавать через международные коммерческие телеграфные линии, расплачиваясь за это долларами… Но это был далеко не единственный способ отправки собранной разведывательной информации.

«Перевозка целых гор докладов и документов сама по себе представляла сложную проблему. Существовало четыре основных пути пересылки секретных и полусекретных материалов, включая разные образцы и копии чертежей.

Первый — это запечатанная сумка дипломатического курьера. Но лишь небольшая часть добытого материала могла быть переправлена в таких сумках.

Во втором случае использовался дипломатический паспорт — прекрасный прием для того, чтобы избежать досмотра. Вопреки распространенному мнению, что только дипломаты ездят с дипломатическим паспортом, каждое правительство время от времени выпускает особые паспорта для поездок других лиц, не являющихся дипломатами. Советское правительство широко пользовалось этими возможностями как перед войной, так и во время войны…

Перевозка морем была третьим способом переправки секретных материалов в Россию. Советские моряки в американских портах не встречали затруднений, забирая с собой на борт поклажу. Более того, в Вашингтоне и Нью-Йорке советским агентствам выдавались экспортные лицензии на вывоз товаров в Россию, они использовались для тех грузов, которые должны были проходить через таможню. Это было очень простым способом отправить груз с фальшивым ярлыком, например радарное оборудование под видом автомобильных моторов и т. д….

Четвертым способом была переправка самолетом»^{117} — но это уже будет несколько позднее, с 1942 года.

А вот то, что в советском консульстве работает передатчик, ФБР обнаружило только летом 1943 года, информация попала в прессу — и на всякий случай его работа была свернута.

Однако еще весной 1941 года по нью-йоркской резидентуре был нанесен очень серьезный удар: 5 мая был арестован и заключен в тюрьму резидент Гайк Овакимян. В предвоенное время (повторим еще раз: в том, что война с гитлеровской Германией неизбежна, сомнений ни у кого не было) Центр настоятельно требовал соответствующей информации от работавших «в поле» разведчиков. Но после всех произошедших «чисток» и прочих тому подобных мероприятий резидентурам не хватало работников, а работникам — опыта. Вот почему людям опытным приходилось работать буквально на пределе возможностей, что неизбежно приводило к негативным последствиям.

«В отдельные дни Овакимяну приходилось проводить до десяти встреч с различными агентами, и он возвращался домой полностью измотанным. Это неизбежно притупляло бдительность. В начале 1941 года Овакимян был задержан американской контрразведкой во время получения документов от агента “Октана” и оказался в тюрьме. Агент, с которым резидент работал, проявил малодушие: во время одного из приступов мучительного страха он явился в ФБР и признался во всем»^{118}.