Виктор Суворов: Главная книга о Второй Мировой

Такие взгляды — с одной стороны, мы «самая сильная военная держава», с другой — антифашистское движение разлилось по миру так, что приводит к разложению армий враждебных государств, имели широкое хождение. И неудивительно, поскольку они не только разделялись в Кремле, а исходили оттуда, от сталинского руководства.

На военно-патриотической волне, захлестнувшей страну [407], с книгой «Первый удар. Повесть о будущей войне» выступил Н. Шпанов (писатель, получивший позднее скандальную известность романом «Поджигатели»). Первоначально книга была отклонена Главлитом (цензурой) как «беспомощная» в художественном отношении [408]. Беда была не в бездарности этой повести, вспоминал писатель К. Симонов, а в том, что она была издана «полумиллионным тиражом и твердой рукой поддержана сверху» [409]. Надо ли говорить, чья это была «твердая рука»?

Повесть живописала о начале победоносной для СССР войны против Германии. Страшен для врага «первый удар» — ответный, уже к исходу первого часа войны, удар сотнями новейших скоростных советских бомбардировщиков по немецким тыловым военно-промышленным объектам. Рабочие-антифашисты помогают советской воздушной армаде, подавая световые сигналы. При вступлении на территорию врага советских армий «во взбудораженной, вздыбленной Европе» приходят в движение антифашистские массы. Описаны «волнующие сцены» актов пролетарских братаний. В журнале «Большевик» писатель Вс. Вишневский завершил свою рецензию на повесть так: «Она увлекательно (!) говорит о том, какой будет справедливая война советского народа против агрессоров, — война, смертельная для врагов социализма» [410]. Чем не предтеча версии «Ледокола» о сталинской подготовке к наступательной войне против капиталистов всего мира?!

Показательно, что антикапиталистический по духу и букве доклад Сталина на партийном съезде, завершившийся провозглашенной готовностью «ответить двойным ударом на удар поджигателей войны, пытающихся нарушить неприкосновенность Советских границ» [411], вдохновил делегатов на воинственные выступления [412]. Однако Г. Городецкий проигнорировал не только сам доклад Сталина на XVIII съезде ВКП (б), но и другие материалы съезда, составившие объемистый том стенографической записи. Иначе он (предположим с сомнениями, учитывая предназначение «Мифа «Ледокола») не был бы так уверен в своем открытии об отсутствии у товарища Сталина геополитических планов.

Чтобы удостовериться в том, что Сталин намеревался воспользоваться взаимным ослаблением капиталистических врагов, достаточно было прочитать первый, международный раздел его доклада на съезде. Благо это немного чтения, страницы с 9-й по 15-ю стенографического отчета [413]. В этом случае он, возможно, засомневался в том, что у Сталина не было «замыслов» (не тайных, а достаточно прозрачных) воспользоваться «второй империалистической войной» в своих целях. Имеется в виду то место раздела доклада, где Сталин объясняет «систематические уступки» агрессорам со стороны стран Запада, которые, «взятые вместе, бесспорно сильнее фашистских государств и в экономическом, и в военном отношении». Одно объяснение — в их чувстве «боязни перед революцией» в случае еще одной мировой империалистической войны, которая, по опыту Первой мировой войны, «может повести также к победе революции в одной или в нескольких странах».

Однако главную причину отказа стран Запада от политики коллективной безопасности Сталин видел в том, что они своей политикой невмешательства и нейтралитета провоцируют мировую войну, чтобы затем «продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия», подытожив — «И дешево, и мило!» [414]При этом он сделал акцент на стремлении «провокаторов войны» на Западе столкнуть друг с другом СССР и Германию «без видимых на то оснований». В условиях «новой империалистической войны», то есть вооруженного конфликта внутри «враждебного капиталистического окружения», как раз у сталинского Советского Союза появилась возможность воспользоваться «золотым правилом» дипломатии — оставаться до поры до времени в стороне, пока его многочисленные враги разбираются между собой, ослабляя друг друга. Чтобы было «и дешево, и мило!»

Так кто же прав в оценке доклада Сталина на партийном съезде:

В. Суворов и «другие историки», рассматривающие это выступление как переломный момент в советской внешней политике, или Г. Городецкий с отрицанием этого, причем не утруждающий себя доказательствами?

5. «Лишь договор о нейтралитете»

Не меньше вопросов вызывает интерпретация Г. Городецким исторического значения советско-германского пакта о ненападении и его последствий.

Читаем на странице 45-й «Мифа «Ледокола»: