Можно еще отметить, что если посмотреть внимательно на повреждения асфальта, указанные под номерами 2, 3, и ту точку, которая 3.20 от левой обочины, и если учесть, что ширина дороги 5.70, то эти повреждения находятся практически на полосе Виктора. А это может вполне значить, что, съехав с обочины (в районе, отмеченном 11.5), Цой ехал по своей полосе примерно 20 метров, а вот «Икарус» зашел на поворот по полосе Виктора на большой скорости и, возможно, протащил «Москвич» до того места, откуда пошла маслянистая жидкость, отмеченная на схеме, и сам по этой же траектории ушел в речку…
Разумеется, из всего вышесказанного, и, принимая во внимание слова Гунара Цирулиса и водителя «Икаруса» Яниса Фибигса, становится понятно, что схема ДТП составлена весьма небрежно и местами искажает факты произошедшего.
В конце сентября 2019 года я посетил Тукумское отделение дорожной полиции. К сожалению, несмотря на приветливость и отзывчивость сотрудников, установить достоверность и качественность прорисовки схемы ДТП возможным не представилось.
Гунар Цирулис:
Поскольку криминала никакого не было, заниматься этим делом нам всем было совершенно неинтересно. Очевидно поэтому схема была составлена столь небрежно, ведь, по сути, она была нужна лишь для внутрислужебного пользования. Материал был отказной, дело по которому не возбуждалось. Никто не знал, кто такой Цой, и никто не предполагал, что через тридцать лет кто-то будет задавать относительно схемы какие-то вопросы…
Увы, человек ее составивший, сегодня уже ничего не скажет по этому поводу. Бывший сотрудник ГАИ Тукумского района Латвийской ССР старший лейтенант милиции Янис Элмарович Петерсонс скончался в 2017 году.
Алексей Симановский:
Поскольку для местной милиции данное происшествие было весьма заурядным случаем, то и следствие было произведено лишь формально…
Игорь Тихомиров:
Да это же Тукумс был, деревня… Какой там эксперт… Я не помню, чтобы у нас какие-то разговоры со следователем происходили. Помню, что мы на автобазу приезжали, где разбитая машина была, ее видели, забирали там какие-то вещи оставшиеся. В магнитолу вот не залезли только… Потом морг, вот, собственно, и все.
Многие спросят, а что могло грозить Виктору Цою как виновнику аварии, останься он жив? На этот вопрос ответила сама Эрика Ашмане в беседе с Олегом Беликовым.
Эрика Ашмане:
Если бы не погиб, то был бы суд, а вы как думаете, это для вас он певец, а для нас просто правонарушитель. Нет, ну не посадили бы, наверное, но оштрафовали бы точно. А что вы хотели, автопредприятию ущерб нанесен – «Икарус» только из ремонта шел, и опять месяца на два встал, а это деньги! Он же не ездил, пассажиров не возил, у предприятия убытков на несколько тысяч, наверное!
Янис Фибигс:
Через месяц-полтора, по моему, приехали журналисты из Ленинграда или Москвы, расследовать дело, к тому времени мой «Икарус» уже был отремонтирован. Людей же надо было возить… Насчет того, что талсинская «Сельхозтехника» подала на Цоя судебный иск по поводу материального ущерба за разбитый автобус – я этого не знаю. Автобус я чинил сам. Весь ремонт проводил. Я водил три автобуса и все три чинил сам. И то, что в суд подали, я как-то даже в первый раз слышу.
В советской и позже российской прессе писали, что «…водитель злополучного ”Икаруса“, оставшийся в живых, будет потом с прибалтийским спокойствием и размеренностью рассказывать, что не видел никого, ни одной машины, кроме ”Москвича“ темно-синего цвета. В дальнейшем, примерно в середине 90-х годов, появится слух, что через 2 года после происшествия этот спокойный и рассудительный водитель-прибалт был убит при невыясненных обстоятельствах…».
Однако это не так. В 2010 году Янис Фибигс неожиданно «воскреснет» и даст небольшое интервью 1-му каналу, где расскажет, что случилось тогда, в тот день – 15 августа 1990 года.
Янис Фибигс:
Никогда меня фанаты Цоя не доставали. Меня иногда звали разные журналисты туда, на место аварии, просили, чтобы я рассказал, как было, – им нужно было, чтобы именно водитель автобуса говорил. Но никто не задавал дурацких вопросов, никто меня никогда не называл убийцей, никто ни в чем не обвинял.
После аварии ко мне через пять лет приехали журналисты, просили интервью, потом через десять. У меня мама очень за меня переживала… Она у меня русская была…[75]
Как август подходит – я уже внутренне готовлюсь. Последний раз сказал что все – больше ничего не буду говорить. Я совсем не против интервью, когда это идет на дело, но журналисты пишут совсем не то. Это уже на нервы действует. Ощущение, что все время хотят сделать так, будто я виноват в чем-то…