Виктор Цой. Последний год. 30 лет без Последнего героя

Что касается цвета машины Цоя… Моя память сохранила цвет – серо-голубой «альбатрос», а цвет моей машины назывался «гнилая вишня». Утверждения, что машина Цоя была цвета «темно-синий металлик» сбили меня с толку. Я прямо растерялась… Наташа же, конечно, точно это знает, верно? Но мне почему-то запомнилась серая машина. Или измена какая? Я прям поражена. Такого цвета машину ни в каком случае и ни при каком освещении светлой не посчитаешь. И я вроде не дальтоник. Что бы это значило? Я прям помню эти две машинки рядом, одну красную, а вторую серо-голубую. Да, вот такая, кажется, серенькая… Я совершенно растеряна: или у меня что-то с головой, или это какая-то загадка природы. Как я могла посчитать темную машину светлой – это удивительно. Не знаю, как это объясняется.

На всякий случай, я поискала в Интернете фото Айзеншписа и Пригожина, думала, может быть, зрительно что-нибудь о них припомню. Нашла среди прочего, что в самом деле у «КИНО» был тем летом важный концерт в Москве, о котором, как мне смутно помнится, я с Витей из Крыма созванивалась. Википедия (если можно верить Википедии) пишет, что такой концерт в самом деле состоялся 24 июня в Лужниках. То есть в этом случае меня память не подвела. Но в этой же статье в Википедии я нашла одну поразившую меня деталь, из-за которой сейчас Вам и пишу. Посудите сами, конечно, если Вы специально этим занимались, и Вам известно, что машина Цоя была темно-синяя, и это всем известно, и главное – если Наталия говорит, что машина их была темно-синяя, то она определенно такой и была, темно-синей. Я поудивлялась этой своей ошибке, подумала, что, значит, это у меня какие-то причуды памяти, индивидуальные глюки. Хотя, мне кажется, ясно помню даже разговор с Цоем про именно красную и серенькую машинки. Посчитала, что, может быть, из-за этого разговора, чьих-то из нас слов «серенькая» так в голове и переклинило, какая-то картинка нарисовалась в воображении, наложение такое. Но вот в Википедии вдруг читаю – «светло-серый ”Москвич“». То есть получается, не мне одной машина Цоя почему-то показалась светло-серой. Что бы это значило? Ведь не было же у него двух машин, или не менял же он одну машину на другую такую же, но другого цвета. Понимаю, что это все малозначительно, но как-то удивительно ведь. Что люди об этом подумают? Я спросила мужа – он вообще ничего не помнит про цвет, говорит, а разве машины не одинаковые были? Вы же с Витькой монетку бросали и в кулачок зажимали – кому какая, несколько раз менялись. Спросила еще Сашу Прохорова, моего приятеля старинного, не помнит ли он самый момент покупки, и какого цвета была машина Цоя. Он вспоминал, вспоминал. Говорит, вроде бы темно-серая. Думаю, возможно, Цой просто говорил или упоминал в разговорах, что хотел бы серую или светлую машину, и эти слова отложились в памяти разных людей больше, чем сама машина. А так как я ее видела, то эти два воспоминания смешались вместе, и она оказалась у меня в памяти серо-голубой. Еще можно предположить, что он в последний момент как-то переиграл, как-то поменял и купил синюю (там можно было выбирать, это же была заводская продажа). Но это вряд ли, по-моему. Я просто думаю над природой миражей – почему одному, другому, третьему человеку (мне в том числе), независимо друг от друга, эта машина ошибочно показалась светлой? Которая, как выясняется, в реальности была темно-синей. Без сомнения, именно Наталья, конечно же, одна знает истину (не только про цвет машины). И притом всю истину – и окончательную, и начальную, то есть по большому-то счету, если, например, взяться судить по существу, то ведь только ей одной, Наталье, ведомо, что есть истина. Главным образом – Наташе нельзя не верить. Слова Наташи не то чтобы оспариваться – даже обсуждаться не могут. Кому же, как не ей, знать самую правду и что ж там происходило?

Олег Толмачёв:

Вот цвета машины Цоя я не помню… Мда, загадка. А по поводу аварии могу сказать – моя версия, судя по тому, как я с ним ехал тогда в Москве, он не справился с машиной. Наверно, быстро ехал, а там дороги в две полосы и, скорее всего, могло солнце ослепить – ведь полдень был… Как он водил, мне сложно судить по одному разу езды с ним… Я сам тогда только учился… Кстати, «Москвич» Айзеншписа мы тоже брали в то время, они были очень модные, а оказались говно. Тормозная система оставляла желать лучшего, хотя версию с поломкой я бы не рассматривал.

Алексей Макушинский:

Самому странно, но я не могу вспомнить цвет машины. Что-то неопределенно-бежевое. Может быть, такое серо-сизое? «Металлик», как тогда говорили. Вот это слово запомнилось.

Олег Соколов:

Конечно, я видел машину Цоя. И цвет я помню. В советское время «мокрый дельфин» назывался тогда на жаргоне… Не серый «мокрый асфальт», а такой сизоватый, синевато-серый. С металликом. А у Шписа был «Москвич-2141» – Ц 3250 ММ, 1989 года выпуска, «брызги шампанского», такой золотистый цвет.

Артём Евстафьев:

Машина Цоя была синяя. Такая, темно-синяя. А у Шписа был «золотой» «Москвич».