В библиотеке Трондхейма он читал о той страшной штормовой ночи, но сейчас, повернувшись лицом к ветру и посмотрев в сторону Шлетринга, он осознал, какой сокрушительной силы может достичь здесь бешенство природы. И он вспомнил слова Писания, которые мама повесила рядом с иконой дома в Кирове:
Судоходная акватория у северо-запада Титрана сплошь дыбится подводными шхерами. Как завтра лодка будет маневрировать здесь? Не слишком ли рискованно? Но, с другой стороны, это скорее заботы команды. Лодка оснащена всем мыслимым наисовременнейшим оборудованием. Радар, сонар и лазер ежесекундно будут держать капитана в курсе дел.
Нет, сомневался он из-за мачт. Как тут задувает, он убедился на собственной шкуре. Что может быть естественнее во время энергетического кризиса, чем пользоваться бесплатной энергией ветра? Возможно, за несколько лет мощные ветряные мельницы обеспечат энергией все острова. ГРУ будет потешаться до скончания веков, если окажется, что КГБ купился на такую утку. Он впервые очутился в районе, где ему не встретилось ни одного человека в форме.
Во втором часу он снова подъехал к кафе, такой вымокший и продрогший, что теплое помещение показалось ему райскими кущами. Утренней толстушки не было; вместо нее за стойкой сидела молодая симпатичная девушка и, пользуясь свободной минуткой, вязала свитер.
— Какая красивая шерсть, — искренне восхитился он и подумал, как бы обрадовалась такому наряду Лариса.
Она смущенно покраснела:
— Я сама и пряла, и красила ее.
— Вы профессиональная пряха?
— Вроде как. Но денег этим особенно не заработаешь, приходится тут. А вы и есть тот геолог?
Он улыбнулся и постучал по рюкзаку:
— Он самый. Сегодня не жарко, но несколько образцов я все же сумел раздобыть.
— Вы к нам надолго?
Сказано безо всякого намека, просто природное любопытство.
— Нет, завтра возвращаюсь в Трондхейм.
— Но вы сами не из Трондхейма.
— Нет, я южанин. — Хотя он не понимал некоторых слов, ее безразличная манера говорить нравилась ему. — А что, слышно?
— Конечно.
— Я не прочь бы пообедать. Что у вас сегодня?
— Фрикадельки с коричневым соусом и ванильный пудинг.
— Замечательно. — Пока она управлялась с заказом, он спросил: — И всегда у вас так дует?
— В общем-то да. В начале недели было тихо, а теперь снова задуло.
Грибанов не разобрал ее ответа.
— Я был рядом с мачтами. Здесь правда будут ветряные мельницы?
— Не думаю. Они бы разрушили весь пейзаж. Мы до сих пор прекрасно обходились, зачем они нам?
— Так-то оно так. Но ученые носятся с ветряной энергией.
— Ученые? Что-то я не очень уверена, что мачты принадлежат ученым. Мой парень говорит…
— Что? — он поднял брови и одарил ее своим самым чистым взглядом.
— Да так…
Он прикусил язык, боясь развивать тему. Но взял на заметку, что ни одному ему представляется сомнительным исключительно гражданское предназначение мачт. А островитяне могут делать такие выводы только на основе собственных наблюдений. Надо будет после обеда пообщаться еще с кем-нибудь из них.
Когда она подала ему тарелку обжигающих фрикаделек, он заговорил о другом, чтоб не привлекать внимания к своему любопытству по поводу мачт:
— Смотрите чемпионат?
— Меня это не занимает, зато мой парень просиживает перед телевизором целые дни. Он учитель, и сейчас у него каникулы. Кстати, сегодня там русские в героях. Сметанина выиграла золото на двадцатикилометровке. Я за них рада.
— Молодцы, — просиял Грибанов. В Воксеносене он перекинулся с Раисой парой слов. — Значит, теперь у нас две.
— Нас?
Он готов был откусить себе язык, но — поздно. Из всех классических ошибок он совершил самую типичную. И хотя он поспешно добавил, что
Когда он расправился с по-деревенски сытным и добротным обедом, девушка спокойно вязала за стойкой, внушая надежду, что дурацкая оговорка забыта. Тысячи раз инструкторы втолковывали ему, что он должен полностью отказаться от своего «я». Они инсценировали разговоры за границей, и он справлялся с этой задачей лучше многих. Но одно дело — теория и совсем другое — практика. На долю секунды он расслабился и допустил непростительный для профессионала промах. Больше это не повторится!