Викторианки

Главное же, не дают отвлечься; на любимую Ангрию, на злоключения коварного герцога Заморнского и безжалостного Нортангерленда ни времени, ни вдохновения не остается. Школа становится обузой, тяжким бременем, Шарлотте, как и ее героине, хочется свободы:

«Я возжаждала свободы, о свободе я вздыхала и вознесла краткую молитву о свободе», – признается Джейн Эйр.

Пробуждается вдохновение, всякий раз когда Шарлотта возвращается из школы домой на рождественские или пасхальные каникулы. Стихотворение «Мы в детстве свили паутину», написанное в декабре 1835 года, пронизано горькой ностальгией по Ховорту, по дому, по братьям и сестрам. Вторая строфа начинается словами:

Then wildly, sadly I longed for my own dear home,
For a sight of the old familiar faces.[24]

Эти и другие свои стихи Шарлотта, ничтоже сумняшеся, посылает спустя год непререкаемому литературному авторитету, поэту-лауреату Роберту Саути и спустя почти три месяца получает отповедь великого человека: женщина должна знать свое место; у вас свое предназначение в жизни, если так уж хочется писать стихи – пишите в стол:

«Мечтания, в которые Вы погружены, грозят Вам потерей душевного равновесия… Литература не может быть делом жизни для женщины; не может и не должна. Чем больше женщина занимается своими обычными делами, тем меньше досуга у нее останется для сочинения стихов… Этими заботами Вы покамест еще не обременены, когда же это произойдет, слава будет прельщать Вас меньше… Пишите стихи для себя, ни с кем не вступая в состязание и не стремясь к славе…»

Шарлотта едва ли прислушалась к этим, как сегодня бы сочли, сексистским рекомендациям; она ответит Саути – правда, не скоро и не сама; сделает это за нее Джейн Эйр:

«И какая узость со стороны этих привилегированных счастливцев утверждать, будто женщинам положено ограничиваться приготовлением пудингов, штопкой чулок, игрой на фортепьяно и вышиванием кошелечков».

Работая в школе не за страх, а за совесть, Шарлотта только и думает, как бы поскорей взяться за перо, считает дни, когда же, наконец, наступят каникулы, и можно будет перевести дух, отвлечься от «ненавистного рабства», говоря ее словами. Куда больше, чем успех стихов, заботит ее судьба ангрийского цикла: в ее отсутствие Брэнуэлл наверняка развивает сюжет волшебной саги совсем не так, как представляет это себе Шарлотта.

«Урок грамматики завершился, в классе воцарилась мертвая тишина, – записывает она в октябре 1836 года, – и я от раздражения и усталости погрузилась в какую-то летаргию. Меня не покидала мысль: неужто лучшие годы жизни мне предстоит провести в этом ненавистном рабстве, подавляя гнев, вызванный ленью, апатией и нечеловеческой, поистине ослиной глупостью этих тупиц, или же принуждая себя изображать безграничное терпение, покладистость и усердие?»

«Тупицы» же рвутся общаться с учительницей, делятся с ней своими девичьими секретами.

«Знали бы эти девицы, как я их ненавижу, и они бы не искали моего общества с такой настойчивостью…Глупость, рутина, учебники, уроки – что может быть общего между всем этим вздором и сказочным, безмолвным и невидимым миром вымысла».

Шарлотте не хватает терпения и выдержки ее героини Джейн Эйр, которая смотрит на профессию учителя с куда большим оптимизмом, чем ее создательница:

«Меня угнетали невежество, бедность, грубость – все, что я видела и слышала вокруг себя… Я знаю, что эти чувства дурны, и я постараюсь их побороть… А через два-три месяца радость, с какой я буду наблюдать успехи моих учениц, перемену к лучшему в них, наверно, подарит меня спокойствием духа, и брезгливость, какую я ощущала сегодня, будет совсем забыта».

Эмили в Роу-Хэд тоже, как теперь принято выражаться, некомфортно. Присутствие в школе старшей сестры, ее авторитет, способности и чувство долга оборачиваются против нее. Эмили, замкнутой, погруженной в себя, мечтательной, семнадцатилетней воспитаннице (самой, кстати, взрослой в школе), завидуют, стараются держаться от нее подальше: родственные связи ученика и учителя в закрытой школе не поощряются. Расписанный по минутам распорядок дня, шумные игры не для таких тонких, отрешенных поэтических натур, как Эмили, к тому же ей не хватает младшей сестры, с которой они, вслед за старшими Шарлоттой и Брэнуэллом, также творят фантастические миры в тиши и покое ховартского дома.