Читаем Викторианки полностью

Есть в романе, как всегда у Шарлотты, узнаваемые прототипы: священник Хелстоун с очевидностью списан с Патрика Бронте (такой же неустрашимый, такой же консерватор), Шерли Килдэр – с любимой сестры Эмили, Кэролайн Хелстоун – с Эллен Насси.

Роман вышел 26 октября 1849 года, и первая рецензия появилась уже спустя пять дней – автора она не порадовала. Рецензии на «Джейн Эйр» были, мы помним, в большинстве своем положительные, на «Шерли» же – почти все отрицательные. Особенно усердствовала «Дейли ньюс»:

«Никому не нужная пошлятина… отвратительно… среди мужских персонажей ни одного подлинного… таких мужчин не бывает в природе… нет ни Хелстоунов, ни Йорков, ни Муров. Все они не более реальны, чем восковые фигуры в музее мадам Тюссо».

Зато женские персонажи в целом понравились, из чего делался однозначный вывод: автор – не мистер Каррер Белл, а женщина; как съязвил один из критиков: «Каррер Белл в нижней юбке». Рецензент «Фрейзер мэгазин» пошел в своих изысканиях еще дальше:

«Держу пари, что Каррер Белл не просто женщина… а женщина из Йоркшира, к тому же не один год прослужившая гувернанткой».

Шарлотта разочарована.

«Если б я могла загадать желание, – сказала она как-то Джорджу Смиту, – я бы попросила добрую фею наделить меня даром быть невидимкой».

За отсутствием доброй феи спустя месяц после выхода романа в Лондон по приглашению Джорджа Смита приезжает не таинственный Каррер Белл, а маленькая, робкая, скромно одетая Шарлотта Бронте – после смерти сестер хранить тайну литературного псевдонима смысла больше не имело. В «Бредфордском наблюдателе» от 28 февраля 1850 года можно было прочесть следующее объявление:

«Нам стало известно, что единственная дочь преподобного П. Бронте, приходского священника в Ховорте, является автором „Джейн Эйр“ и „Шерли“, двух наиболее известных романов нашего времени, которые выходили из печати за подписью „Каррер Белл“».

Джордж Смит, как и год назад, проявил себя гостеприимным хозяином: гулял с Шарлоттой по Лондону, водил по картинным галереям, побывал с ней на выставке ее любимого Тернера, дважды повел в театр на «Макбета» и «Отелло» с участием знаменитого Уильяма Чарльза Макриди (который не произвел на Шарлотту никакого впечатления), главное же, несколько раз за те две недели, что она провела в Лондоне, устраивал в ее честь пышные приемы, а накануне ее отъезда пригласил к себе ведущих критиков, в том числе Джона Форстера, издателя «Экзаминера», и Генри Чорли, литературного и музыкального критика журнала «Атенеум», а также рецензента лондонской «Таймс», который в рецензии от 7 декабря не оставил от «Шерли» камня на камне. Самыми мягкими характеристиками романа были «пошлый» и «незрелый». Персонажи, по мнению критика, рождены «воспаленным воображением автора», «с реальной жизнью не имеют ничего общего», что же касается диалога, то «живые люди так не говорят».

Но не грозные зоилы смутили Шарлотту. Самообладание ее покинуло, когда 4 декабря (памятная дата!) она встретилась со своим кумиром и доброжелателем Уильямом Мейкписом Теккереем, «писателем с миссией», как она называла автора «Ярмарки тщеславия». И, конечно же, очень разволновалась. Раньше их общение сводилось лишь к формальной переписке, вежливому обмену любезностями: Шарлотта благодарила мэтра за рецензию на «Джейн Эйр», мэтр Шарлотту – за посвящение ему второго издания романа.

«Вчера видела мистера Теккерея, – уже на следующий день пишет она отцу. – Он приехал к нам обедать с еще несколькими джентльменами. Очень высокий, больше шести футов, любопытное лицо, нет, собой не хорош, по чести сказать, очень даже не хорош, выражение лица мрачное, издевательское, но не злое. Ему не сказали, кто я, нас не познакомили, но вскоре я заметила, что он внимательно разглядывает меня через очки, и, когда мы все встали, чтобы перейти в столовую, он подошел и сказал: „Давайте пожмем друг другу руки“, и я протянула ему руку. Он сказал мне всего несколько слов, но перед уходом вновь очень благожелательно пожал мне руку. Лучше, подумала я, когда такой человек ваш друг, а не враг, ибо вид у него был ужасно грозный. Я прислушивалась, как он говорит с другими гостями – просто, с издевкой, резко и противоречиво».

«Когда слуга объявил: „Мистер Теккерей!“, и я увидела, как он входит, бросила взгляд на его высокую фигуру, услышала его голос, то мне стало казаться, что все это происходит со мной во сне, – пишет она спустя несколько дней Эллен Насси. – Я поняла, что это не сон, только потому, что ужасно вдруг растерялась… Если бы мне не надо было говорить, я бы справилась с волнением, но не могла же я молчать, когда ко мне обращаются, и говорить с ним было для меня пыткой. Боже, какую чушь я несла!»

Запомнилась их встреча и Теккерею.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза