Виктория

- Хендрик, немецкий офицер. В такой ... ну, такой темной форме, он сказал, что зайдет завтра. Зачем они тебя ищут, Хендрик? У нас сроду не было отношений с военными.

Хендрик поднял бровь и долго не мог уяснить: что-то несуразное сейчас сказала жена, но что?

- Подожди, подожди! А я кто? Ты уже забыла, что я-то, я-то - военный. И все мои друзья - военные! Э-ээ!

- Я не хотела тебя обидеть, но немецкие военные, это не просто военные. Это не те военные, которые только готовят оборону своего государства, эти каждый из них - убийцы. Вот иду я по улице, вижу немцев и думаю, сколько этот убил, и этот нежный мальчик, и этот бюргер, похожий на нашу Таксу, ой, нет!

Она стояла близко, как всегда высоко задрав голову, чтобы смотреть в лицо своего высокого статного мужа, боясь дотронуться до него.

- Ну, полно, - смягчился Хендрик, одной рукой обхватил жену за крепкую шею и притянул к себе, - полно. Это с завода, наверняка. Какие-то вопросы.

- А ты не болтаешь лишнего на улицах?

Было темно уже в городе, темно в подъезде, летняя ночь изо всех сил нагоняла мрачные тона, но где-то там, над Лионским бульваром, над домом-башенкой небо по-дневному белело, как лицо узницы во мраке.

Жак сегодня впервые пришел в квартиру Гретты. Почти два месяца он лишь отвечал на ее инициативу, сам старался "надувать щеки" и ни в коем случае не показывать, как он дорожит ею.

- Пошли в кино, - предлагала она, и он отвечал:

- Возможно.

- Сегодня - в парк? - заискивающе спрашивала Гретта, и он отвечал:

- Посмотрим.

Сегодня он не выдержал. Они сидели в кафе. Решали, как провести вечер. Гретта одела сегодня открытое белое платье, ослепительное платье на узеньких бретельках, ее плечи сверкали на солце, осветленная челка колыхалась, она была прекрасна. Гретта смотрела на него смеющимися глазами, и в глазах ее читалось умиление его мальчишеской тактикой.

- У, бука, - сказала она в очередной раз.

- Не подлизывайся, знаешь ли. Ты опять разговаривала с этой Катариной. Что у тебя с ней общего?

- А ты по ночам по-прежнему меня караулишь? - щурилась она и добавляла, - закажи мне кофе и бутерброд, я проголодалась. Хозяйка продержала меня в мастерской весь день. Она неожиданно полюбила меня, прямо не отускает от себя. Сегодня было много посетителей: целых двое, так она нарочно вызывала меня, усаживала рядом, поила чаем, как важную персону.

- А кто к вам приходил?

- Посетители, я же говорю. Одна дама смотрела свой заказ: летнюю шляпу для пляжа, живут же люди!

- А второй? Кто второй?

- А? Второй полковник, или генерал, я ничего не понимаю в нацистских знаках отличия. Но в мужчкой красоте - кое-что смыслю...

Она затаивала дыхание и ждала, пока первый прилив обиды и подозрения спадет с него.

- Так вот, скажу я тебе, этот господин никакого отношения к мужской красоте не имеет. Просто хряк здоровенный.

И видя, как постепенно расслабляется Жак, она заливалась громким смехом.

- Ты, Гретта, легкомысленный человек. Тебе на всех наплевать. Можешь смертельно обидить и незаслуженно оскорбить. Можешь плюнуть на живого человека и сделать все на благо себе любимой. Другие как-то стесняются быть эгоистами, а ты прямо экстремистка от эгоизма!

- Кто это другие? - улыбалась она на его тираду, не обращая внимания на те укоры, которые могли бы испортить ее планы построения счастья в отдельно взятой жизни.

И вот сегодня, после долгой прогулки по набережной канала, Гретта пригласила его к себе.

- Да пошли, чего ты? - потянула она его за руку, когда они стояли у подъезда, - Промерз весь. А до дома...пока доберешься!

Он усмехнулся. Посмотрел на окна своей квартиры. Света уже не было. Мама привыкла, что он приходит поздно: всего-то перебежать дорогу, улучив момент, когда улица пустынна. Но все это время он опаздывал минут на двадцать, да и те двадцать минут проводил в подъезде, целуясь с Греттой в просторном холле за лестницей.

Сегодня он пошел к ней. Они поднялись на четрвертый этаж. Она взволнованно звякнула связкой ключей.

Квартира была просторная. Две комнаты, обе прибранные. Одна начиналась прямо за выступом у входной двери, в ней все было устроено, как может быть устроено у девушки, любящей изящные мелочи: ленты, флакончики, статуэтки, скатерки, цветы в кадках, цепляющиеся за тканый коврик с оленем на горном склоне. Уютненько.

Дальше шел короткий коридорчик в спальню. Да, так он и рисовал себе планировку. Кухня, как и во многих городских домах практически отсутствовала. За спальней шла комната, похожая на кухню, так как в ней стояла маленькая плита, но там же стояла и ванная. Кухня была замызганная, темная, без окон и двери.

Гретта поставила чайник и вернулась в комнату. Жак рассматривал посуду и фигурки в серванте, поскольку больше рассматривать было нечего.

Она обняла его сзади, сжала сильными своевольными руками.

- А сколько тебе лет? - спросила она.

- Двадцать два года.

- Боже мой, какой ты молоденький мальчик!

Ему вдруг почудилось, что она намного старше его, раз так говорит. Он спросил ее.

- Двадцать, - ответила Гретта и повернула его к себе.