Виктория

Ближе к вечеру, допив последний глоток воды, они пустились в очередной пробег, уже темнело, воздух сгущался и стремительно холодел. Девушки оказались у подножия большого холма, на вершине которого, в кронах деревьев виднелся огромный особняк. Они переглянулись и стали вскарабкиваться вверх, параллельно дороге ведущей в гору.

Солдаты в маскхалатах возникли неожиданно, прямо в лесной чаще.

— Хенде хох! Стоять на месте!

— Так, еще одна, — несколько пар женских рук подхватило Вику и поволокло по проходу, ноги ее волочились, как мертвые.

— Где ее койка?

— Да там же.

Это был голос Татьяны из Москвы.

— Ну, вы, девки, очертенели совсем, куда это вы бежали, хоть бы знать! Нам тут за вас все задницы исполосовали. Да ладно, затянется.

Звуки доносились до нее, как если бы она была на дне железного колодца, все гудело, давило, калечило ее. Вика ничего не чувствовала, она не чувствовала боли, не чувствовала рук, ног, но обиду — обиду она чувствовала, как чувствуют боль.

У нее были разбиты губы, истерзаны наручниками руки, изодраны ноги, и почему-то совсем не болел живот, а ведь они били ногами.

Перед ней стоял Тоггард, нет это Татьяна… или снова он… Вика отмахивалась, Тоггард улыбался, оглаживал и бил, оглаживал и бил, она куда-то снова свалилась, удары ног снова пришлись по груди.

— Нет! — вскричала она, и девушки вознесли ее на верхнюю полку.

Она продолжала увиваться от ударов, которых больше не было, потом снова потеряла сознание и пролежала мертвяком всю ночь.

Лену привели первой. Никто не ожидал ее увидеть, никто еще не знал в бараке, что их поймали. Раздался дружный возглас, некоторые женщины, встали и подошли к ней. Она улыбалась, так ошалело улыбалась, что женщины не сразу поняли, что у нее разодрана губа, Лена сама дошла до своего ряда и упала. И лежала так, пока до нее не добежали самые сердобольные. Очнулась она на своей полке, стала истерически смеяться и мотать головой. Кто-то — она не видела кто: глаза заплыли кровянистой поволокой — стал хлестать ее по щекам. Удары больно сыпались на нее, она прикрывала голову и уворачивалась.

— Да ты осатанела что ли, Файка! Оставь человека.

— Падаль! — процедила Фаина, — Через нее меня Хофке за мажай загнал. Кому потом ковыряться — ей?

— Да, пошла ты к черту, оставь, я сказала, — прикрикнула Татьяна, — От чего они сбежали, мы все знаем, а от чего ты к надзирателю в штаны полезла непонятно, ты уж прости.

Фаина смолкла, ухнулась на свой лежак, заскрипела зубами.

Вика проснулась рано, лежала с открытыми глазами, боясь начать шевелиться. Хофке вчера, избивая ее, крикнул:

— В следующий раз — застрелю!

Их били по очереди, Вику били на глазах Вали, Лену на глазах Вали и Лены. Голова тяжелой кадушкой гудела и сотрясалась. Вика сглотнула: горлу было больно, она жутко орала вчера, не то, что Лена. Неожиданно заныл левый бок, и пошло скручивать все внутри разными болями: на все лады. Жгло в желудке, ниже боль трансформировалась в раздирающие кишки пузыри, какие-то тупые покалывания и ноющую боль в самом низу живота. Болело все, но болело не смертельно. Больнее были вчерашние удары, чем сегодняшняя боль. Она нашла в себе силы приподняться, боль утихла на мгновение и разошлась новым потоком по внутренностям.

— Ничего, не умру, — проговорила она басом.

Только когда она, покачиваясь и придерживаясь за металлические столбы, на которых стояли верхние нары, дошла до угла, она поняла, что кровать Вали пуста. Она оглянулась и присмотрелась. Отсюда уже не было видно.

Вика вышла на улицу, пошла в туалет, за ширму, Валя лежала там, у одной из ям, скрючившись и воткнув руки между ног, словно хотела выдавить себя из себя.

Вике показалось, что Валя уже окоченелая. Но плечи девочки затряслись и она попыталась подползти к дыре. Ее начало рвать. Вика встала на колени рядом с подругой и обхватила ее голову, положила повыше ее плечи, Валя, мрачно смотрела перед собой, и взгляд ее не понравился Вике. В нем не было жизни.

— Что они с тобой сделали?

Валя пожала уголком губы:

— Ничего, они мне за все ответят!

У нее не было сил даже моргать. Вика повела ее в барак. К ее удивлению Валя могла идти, только переставляла ноги с трудом, ковыляя на обе сразу.

В этот же день их выгнали на работу.

Так закончился их неудачный побег.

Многоликость насилия

Шел июль, лето было дождливое, дожди перемежались сорокаградусной жарой. У Лены начала гноиться разодранная щека, синяки от побоев не проходили, а становились черными. Иногда прилетал морской ветерок, пахло соленым морем и дальними странами. Лена отошла быстрее, чем остальные. Вика видела, что с Валей творится что-то неладное, она все время молчит, на площадку не ходит, но, оставаясь в бараке вместе с Викой, не разговаривает с ней, а лежит и смотрит в потолок или стенку. Лена виновато целовала ее в щеку и каждый вечер убегала на площадку. Приходя, передавала привет Вале от «известного человека».

— А вам, мадемуазель, общий физкультсалют! — говорила она Вике.