Виланд

Когда становишься ветром, мысли растворяются, существуют лишь чувства. Чем выше летит ветер, тем просторнее ему, и нет никаких причин осознать себя и остановиться. Лишь опускаясь, он рассыпается на вихри, те живут мгновения, но и в мгновения случается многое. Для вихрей время сжимается в тугой комок, пространство распахивается — а у ветра нет времени, нет пространства — он бесконечен.

Песни воздушного океана сложены из миллионов голосов, рождающихся в нём и замирающих. Как радостно, кажется, возвращаться к ним, взлетать с земли, слыша отклики вихрей со всех сторон... А потом понимаешь — эти мгновенные искры гаснут без следа, в них нет памяти. Человеку не довольно мгновенности существования, и он в панике падает.

Чего боялся я над бездной вод — ни задохнуться, ни быть раздавленным, ни вообще умереть... ведь я стал существом из воды. Но боялся бездны внизу, её голоса и её мыслей, касающихся меня с бесконечным безразличием. Что, если буду я опускаться туда, в глубину — и никогда не достигну предела, а тьма и тяжесть надо мной сделают невозможным возвращение; и мысли стихии, погружённой в себя, каждый миг всё более медленные... они станут и моими мыслями. Навсегда. Бездна подо мной. Я ей не нужен. И мириады таких же ненужных пылинок опускаются в темноту и тишину.

Но вот Димка крепко сжимает мокрыми и горячими пальцами мою ладонь. Облака сверкающих искр плывут навстречу — и неясно, движутся ли они от горизонта или поднимаются из пучин.

Дальние моря. Места, жители которых никогда не видели земли. Маленькие, тёмные человечки бродят по волнам, собирая листья лунного света. Вместо ладоней у них клешни, и смотрят они большими выпуклыми глазами, чёрными и блестящими. Кажется, из воды здесь поднимаются камни, образуя загадочный город — но это не камни, и даже не плавники невиданных рыб.

И ещё появились птицы. Небольшими стайками и поодиночке, сперва очень высоко, потом проносились над самой водой. Молчаливые, похожие на ласточек, только крупнее — они нас замечали, я даже чувствовал их интерес, спокойный, без тревоги и навязчивости. Птицы играли в воздухе, гоняясь друг за дружкой, случалось, падали, кувыркаясь, в воду, вырывались вверх (с чуточку "обалделым" видом, встрёпанные и смущённые).

Луна, приближаясь к горизонту, стала стремительно расти. Сияние её было таким, как будто волны катились через неё — и светились, напитываясь жидкой латунью. Кто-то вырывался из вод, достигая верхнего края луны, на миг задерживался, словно знал, что им любуются — и прыгал светлою волною вниз.

Вниз спускались множество лестниц. Освещённые гирляндами подводных огней — и тёмные, похожие на длинные, узкие листья водорослей или щупальца гигантских спрутов. Мириады пузырьков цепочками поднимались из глубины. Бесшумные тени, проносясь мимо нас, закручивали вихри — и пузырьки, сверкая, устраивали сумасшедшую пляску.

Луна опускалась в океан. Слой за слоем волны растворяли луну, открывая пространства бездны — подводные течения, словно ярусы бесконечных каньонов — на них серебрились поля невиданных трав и голубели рощи глубинных фонтанов. Далеко внизу бурлили реки подземного огня.

Тот, кто катался с луны, напоследок ринулся с бешеной скоростью вниз, скользя на подводных течениях, точно слаломист на склоне гигантской горы.

В какой-то момент Океан захватил нас совсем — он был и сверху, как слой чистого, бирюзового хрусталя, и я подумал, что неба над нами больше нет. Мы шли по течениям, словно те птицы, что день и ночь парят, распахнув крылья, на воздушных потоках. Иногда Алуэ показывал нам места, к которым приближаться не следовало, течения там обрушивались вниз.

А потом мы вдруг увидели остров. Он скалой вздымался ввысь, и укрытые мглою каменные уступы терялись где-то в бесконечности... Я подумал, что достигнуть вершины не удавалось никогда никому.

Течения, словно ветроногие лани, подхватили нас, огибая скалу, за которой открылись холмы и зелёные долины.

Я уловил запахи цветов и фруктов, хвои и горячей земли.

Алуэ оставил нас на заснеженном склоне. Ровный и сверкающий, он опускался к лесам, громадные деревья которых казались нам отсюда волшебными игрушками из снов.

А потом наш проводник рассыпался вихрем сверкающих кристалликов льда, ветер унёс его в пронзительно чистое небо.

Я зажмурился. А едва открыл глаза, увидел Димку, который одной рукой придерживал за спинку красивые санки.

— Сумасшедший! — прошептал я. Себе или Димке — непонятно.

Это будет полёт, будто пробуждение. Головокружительное падение в мир. Настоящих снов.

Воронеж — Великоархангельское

март 2000 — 2 сентября 2005 гг.