На английском транспортном самолете мы сначала полетели в Штендаль. Там была сформирована эскадрилья пассажирских самолетов под командой маршала авиации — полномочного представителя генерала Эйзенхауэра. После своего рода круга почета она приземлилась (мой самолет сел последним) на аэродроме Темпельгоф. Английская и американская делегации были встречены почетным караулом русских, гремел военный оркестр. Мы смогли издали, с места нашей посадки, наблюдать за этой церемонией. К нам был прикомандирован русский офицер; мне сказали, что он — обер-квартирмейстер генерала Жукова. Он ехал в машине со мной, за нами следовали остальные машины моего сопровождения.
Путь наш лежал через Бельальянсплац, через пригородные районы Берлина в Карлсхорст. Нас привезли в небольшую просторную виллу, рядом с казармой саперно-инженерного училища. Было примерно 13 часов. Нас оставили одних. Порой появлялся какой-нибудь репортер — нас фотографировали; иногда к нам заходил русский офицер-переводчик. Сказать, когда состоится подписание акта о капитуляции (немецкую копию которого мне, кстати, вручили еще на аэродроме), он не мог. Поэтому у меня было достаточно времени сравнить его с парафированным Йодлем предварительным актом572
и констатировать, что в текст его внесены лишь незначительные изменения. Единственно важным было добавление угрозы репрессивных мер в отношении тех войск, которые к предписанному сроку оружия не сложат и не сдадутся. Поэтому я потребовал через офицера-переводчика встречи с уполномоченным Жукова, поскольку не желал без оговорок подписывать это добавление.Через несколько часов вместе с офицером-переводчиком появился русский генерал, он выслушал мое возражение; как я думаю, это был начальник штаба Жукова. Я объяснил ему причину своего возражения тем, что не в состоянии гарантировать своевременного получения войсками нашего приказа о сложении ими оружия, а потому командиры частей и соединений могут не подчиниться этому требованию. Я настоял на включении фразы, согласно которой сдача [капитуляция] вступила бы в силу только через 24 часа после поступления нашего приказа в войска, и лишь затем могли бы применяться репрессивные меры. Примерно через час генерал вернулся с решением, что генерал Жуков согласен на срок в 12 часов вместо 24. Он потребовал вручить ему мои письменные полномочия для ознакомления с ними представителей держав-победительниц; пообещав вскоре их вернуть, он добавил: подписание акта капитуляции состоится вечером.
Около 15 часов русская официантка подала нам обильный завтрак. Терпение наше подверглось первому испытанию. Часов в 17 нас перевели в другое здание и там устроили ленч; больше ничего не произошло. Мне вернули мои полномочия, заметив, что с ними все в порядке. Около 22 часов терпение мое иссякло, и я официально запросил: когда же состоится акт подписания. Ответ гласил: примерно через час. К вечеру я приказал принести наш скромный багаж; стало ясно: ожидаемый нами обратный вылет сегодня не состоится.
Незадолго до 24 часов — часа вступления капитуляции в силу — я был вместе с сопровождающими меня лицами препровожден в офицерскую столовую (казино) казармы. В тот самый момент, когда часы пробили полночь, мы вошли в большой зал через широкую боковую дверь. Нас сразу же провели к стоявшему поперек длинному столу с тремя стульями — для меня и обоих сопровождавших меня лиц. Зал был заполнен до самого последнего уголка и ярко освещен многочисленными «юпитерами». Поперечный и три продольных ряда стульев были плотно заняты сидящими. На председательском месте за торцовым столом сидел генерал Жуков, справа и слева от него — уполномоченные Англии и Америки. Когда начальник штаба Жукова положил передо мною Акт на трех языках, я потребовал разъяснения, почему в его текст не внесено требуемое мною ограничение репрессивных мер. Он вернулся к Жукову, а потом, после краткого совещания с ним, которое я мог наблюдать, снова подошел ко мне и сказал: Жуков категорически обещает мне неприменение этих мер с продлением срока на 12 часов.
Торжественный церемониал начался несколькими вступительными словами. Затем Жуков спросил меня, прочел ли я Акт о капитуляции. Я ответил: «Да». Второй вопрос гласил: готов ли я признать его, поставив свою подпись? Я снова ответил громким «да». Сразу же началась процедура подписания, закончившаяся после того, как я первым поставил свою подпись. <...> По завершении ее я вместе с сопровождавшими меня лицами покинул зал через ближайшую дверь позади.