Вилла Бель-Летра

— Чья цель — обретение.

— Недостижимая и непоправимая цель…

— Господа, разрешите представить вам гостя — рассвет…

— В самом деле. Мы засиделись. Расьоль, если вам надоело вязать из веревки петлю для хозяйки Бель-Летры, огласите в знак примирения наши записки. Итак, Лира фон Реттау — это…

— Метафора.

— Раз!

— Метафора.

— Два.

— Метафора.

— Три. Вот и получено доказательство, что все в этом мире всегда кратно трем.

— Ибо кратно своему же остатку.

— Что ж, кончайте искать дальше труп, господа. Между прочим, свой собственный труп. Скажу по секрету, мы живы…

-----------------------------------------------------

— Прежде чем разойдемся, давайте расставим все точки над «i».

— Расьоль, «все», я не ослышался? Собираетесь расчленять на этом столе то, что сами назвали метафорой? Почему бы тогда нам не вычислить полностью буковку P?

— Ну хорошо, пусть не все, так хотя бы их часть. Пробить несколько радиусов для треклятого этого круга.

— Лучше попробуйте по примеру Георгия переплыть для начала чашку нашего озера. Зачем вам лезть без нужды в океан?

— Нужда есть. Я хочу лишь понять до конца…

— «До конца», вы сказали?

— Не придирайтесь к словам. Пусть будет — до захудалого острова. Хотя бы того вон пятна.

— Острова роз? А участь несчастного Людвига?

— Тонуть так тонуть… Помните, Горчаков однажды обмолвился, будто текста было не три, а четыре?

— Помню. Вероятно, имел он в виду сочиненное ими втроем завещание.

— Вот-вот. Тогда переписывать то завещание нам, пожалуй, нет смысла: оно ведь, похоже, бессрочно. Красотки ждут от нас только подписи.

— Даже меньше, чем подписи: согласия не претендовать на обещанный гонорар.

— Тогда — что же нам делать?

— Ага. Понимаю. Дилемма: писать или нет?

— Писать.

— Лучше нет.

— Лучше нет.

— Лучше да.

— Лучше не спорить — как выйдет. Вас тревожит что-то еще?

— Да. Как быть с «плотью и кровью»? В смысле, куда девать нам веревку?

— Дилемма вторая: утопить веревку в метафоре или же удавить метафору веревкой? Ответ очевиден: выбор тут делает каждый сам за себя. Что еще?

— Все эти намеки и знаки: «птичий ковер», китайская мебель, японский сервиз…

— Восточные мудрости. Попытка изъять дуализм. Не противопоставить, а крепко связать воедино. Избежать метафизики и постоянства вещей. Заменить их идеей движения. Парением над пустотою.

— Идея Пути? Хризантема и меч? Неизменность в изменчивом?

— Вроде того.

— А надпись над аркой?

— «Будьте настороже»? Европейский стражник на входе в синтоистский храм. Остроумная шутка. Впрочем, как выясняется, вовсе не шутка…

— Смотрите, он спит. Эй, Георгий!..

— Не надо, Жан-Марк. Пусть немного погрезит. Мы ведь с вами постарше, — нам и быть в это утро настороже… Все. Довольно. Я умолкаю. Therestissilence, как любит говаривать толстый занудный чудак из семьи Дэништайн.

— Суворов оглох, вы онемели. Мне остается ослепнуть. Великая участь Эдипа. Кара мудростью. Вечный плен ratio. Как петля на шее. Что ж, покоряюсь метафоре… Хотя и вишу на веревке.

— Как и все.

— Это уж точно — как все. Черт возьми! Своего вы добились: даже веревка теперь обратилась в метафору…

Пауза.

Пауза.

Пауза.

За окном шелестит ветром времени дождь.

Флюгер пляшет по кругу.

Часы бьют шесть раз тишину.

Утро.

-----------------------------------------------------

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ (Психея)

Иногда мне кажется, что бы я ни делала, чем бы ни была занята, все одно: я словно все время себя вспоминаю. Довольно спокойное чувство…

Из дневника Л. фон Реттау