Вилла Гутенбрунн

— Те книги, что ты писал — умные, талантливые книги, — они и вправду слишком хороши для этих, э-э-э… Для твоих сородичей. Они были предназначены не для них, а для нас, теосийцев. Спросишь, зачем? Затем, что мой народ уже много лет вырождается. Мы и правда достигли высшего в науке, технике и медицине. Наша жизнь очень долгая — дольше, чем ты можешь себе представить. У нас нет насильственной смерти, только тихая мирная смерть от старости. Мы давно уже не испытываем никаких бытовых неудобств или неприятностей, физических страданий, лишений. Уверяю тебя, в представлении вас, джейан, наша жизнь — настоящее блаженство, длящееся практически бесконечно, а каждый теосиец — почти божество.

Но мы не можем творить. Мы потеряли эту способность много веков назад, постепенно, шаг за шагом. Сначала наши гении начали повторяться, цитировать самих себя. Когда это случилось впервые, никто не обратил внимания. Но когда в течении долгих лет композитору не удается придумать свежей мелодии, а поэту — оригинального четверостишия… Творцы начали стимулировать себя — в ход пошли различные одурманивающие средства, они ужасно действовали и на мозг, и на личность в целом. Это было запрещено, правда, никто из них не думал о законности. Многие годами убивали себя, и… Ничего не помогало.

Проводник нервно кашлянул.

— Но при чем же здесь мы, джейане? — с трудом выдавил он.

— Тогда, — не слушая, продолжал Сопровождающий, — высшие власти вынуждены были запретить занятия творчеством. Совсем запретить. Правители опасались за спокойствие на планете, ждали бунтов, беспорядков — но нет. Теосийцы приняли этот закон повсеместно, и ничего не изменилось — то есть, так показалось на первый взгляд. Вскоре на планете началась массовая череда самоубийств, вроде бы ничем не обоснованных… Мы быстро поняли, что это не просто так, но долгое время не знали точно, с чем они связаны. Пока, наконец, гильдия наших лучших врачей не признала, что болезнь общества — в отсутствии эмоций и чувств. Тех самых, что живые, мыслящие существа получают от искусства. Не буду засорять наш разговор научными премудростями, но… Почти все теосийцы больны этим недугом, кто в меньшей, кто в большей степени. Они погружаются в черную тоску, из которой не выйти. И я был одним из первых, кто предложил приемлемый, осуществимый способ спасения.

— Понимаю… — тихо сказал Проводник. — Ты нашел Джейа, где такой проблемы нет, искусством занимаются тысячи, если не миллионы… Но каким же образом?..

Удивительно, но именно сейчас между ними вновь возникла та, давняя близость, о которой Проводник почти забыл. Они понимали друг друга с полуслова.

— Да это просто дело техники, — небрежно махнул рукой Сопровождающий. — Моя задача — выискивать джейан, которые будут сочинять романы, музыку, стихи, писать картины, пьесы по моим… э-э-э… заявкам. Чтобы удовлетворить эстетический голод моих несчастных сородичей. А дальше — с помощью специальных роботов мы делаем эти произведения подходящими для реалий Теоса. Затем… как бы тебе объяснить? Возможности нашей медицины позволяют, так сказать, «вкладывать» их в головы теосийцев. Тех, что считают себя поэтами, писателями, музыкантами. Это такой незаметный гипноз, то есть воздействие на психику… Впрочем, не буду утомлять тебя излишними подробностями. Важно то, что они уверены, что создают свои произведения сами. Остальные теосийцы читают поэмы, романы, смотрят картины, спектакли, слушают симфонии — и получают те самые эмоции и чувства, которых были лишены много-много лет. Вот зачем мы здесь. Каждому из вас мы предлагаем убедительную «легенду» — и, по правде говоря, ты первый, кто почти догадался, в чем дело.

Сопровождающий приветливо улыбнулся, и Проводник вновь почувствовал смутную неприязнь.

— Но ведь… Теосийцы обманывают джейан. Обкрадывают их.

— Вот как? — не переставал улыбаться Сопровождающий. — И по какому же закону Джейа ты намерен предъявить мне иск?

— У нас нет законов, касающихся пришельцев из космоса, и ты это знаешь. Но… Вы, вероятно, и вправду знаете и умеете гораздо больше нас. Вы, которые настолько выше нас в развитии, — почему же вы лжете и крадете наши труды, почему вы не можете как-то… установить связь, договориться?

Сопровождающий устало вздохнул, но это была всего лишь видимость: его глаза продолжали жестко поблескивать за стеклами очков.

— Вот ты развит в миллионы раз лучше, чем комар или муха. Допустим, в организме комара есть некий нужный тебе ресурс… Не важно, что именно, — просто тебе это нужно. Ты будешь договариваться с комаром или просто возьмешь требуемое?

Проводник усмехнулся. Комары и мухи, значит…

— В таком случае, чем ты занимаешься сейчас, беседуешь сам с собой? Ведь какой толк объяснять все это комару?

— Ты ошибаешься, — твердо ответил собеседник. — Я откровенен с тобой как раз потому, что считаю тебя способным понять. На этой планете ты единственный, кто знает правду. Ты нужен нам. Твои книги, твой дар… Ты обеспечишь душевный покой нескольким поколениям моих несчастных сородичей.