Виллет

Ее обращение с доктором Джоном поначалу вызывало улыбку: в целом она проявляла терпение и спокойствие, но все же пару раз резко заявила, что он причиняет боль и следует действовать аккуратнее. Ее огромные глаза смотрели на доктора скорее с недоумением ребенка. Не знаю, почувствовал ли Грэхем этот изучающий взгляд, но если да, то постарался не потревожить и не вспугнуть ответным вниманием. Полагаю, свою работу он исполнил чрезвычайно осторожно и бережно, постаравшись причинить как можно меньше боли. А когда закончил, пациентка признала это словами благодарности, произнесенными все с тем же прямым, серьезным, полным важности и глубокого смысла взглядом:

– Спасибо, доктор, и доброй ночи.

К счастью, травма оказалась неопасной. Отец девушки встретил заверение доктора с улыбкой, сразу вызвавшей симпатию: столько радости и благодарности в ней читалось. Глубокую признательность он выразил сдержанно: со скромностью, характерной для англичанина в обращении с человеком, который ему помог, но пока остался чужим, – и попросил доктора приехать на следующий день.

– Папа, – донесся голос с большой, скрытой пологом кровати. – Не забудь поблагодарить и леди. Она еще здесь?

Я с улыбкой раздвинула шторы и взглянула на нашу пациентку. Сейчас, когда девушке стало лучше, она выглядела очень хорошенькой, хотя и бледной, тонкое лицо, на первый взгляд показавшееся излишне гордым, заметно смягчилось.

– Искренне благодарю вас, леди, – обратился ко мне джентльмен. – Вы проявили необыкновенную доброту к моей девочке. Полагаю, вряд ли стоит говорить миссис Херст, кто ее заменил и выполнил всю работу: ей наверняка станет стыдно.

Итак, прощание состоялось в самом дружеском расположении духа. Гостеприимный хозяин предложил остаться на ужин, но, сославшись на поздний час, мы отказались и покинули отель «Креси».

Обратный путь пролегал мимо театра. Здание было погружено во мрак и тишину. Шумная, обезумевшая толпа рассеялась, от огня не осталось и следа. На следующее утро в газетах сообщалось, что причиной возгорания стала случайно попавшая на чей-то неосторожно оставленный шарф, искра. Пожар был немедленно потушен, так что ущерб оказался незначительным.

Глава XXIV Месье Бассомпьер

Те, кто живет в уединении, чьи дни проходят в замкнутом пространстве пансионатов, школ или других закрытых учреждений, часто внезапно и надолго выпадают из памяти друзей, обитающих в свободном мире. Необъяснимым образом после периода необычно частого общения – скопления мелких, но волнующих обстоятельств, последствием которых могло бы стать душевное сближение, – внезапно наступает пауза, бессловесная тишина, долгий период забвения. Затянувшееся молчание никогда не прерывается краткими встречами, оставаясь целостным и необъяснимым. Еще недавно бывшая регулярной переписка замирает. Частые визиты становятся все реже и, наконец, прекращаются. Книги, газеты, приглашения перестают поступать.

Эти события неизменно имеют свои причины, вот только жаль, что отшельник о них не подозревает. В то время как он уныло сидит в своей келье, забывчивые друзья по-прежнему вращаются в вихре жизни. Для него молчание тянется так долго, что, кажется, стрелки часов то и дело застывают на месте, а бескрылые минуты плетутся, словно усталые путники. В представлении друзей тот же самый период наполнен событиями, а потому пролетает стремительно и неуловимо.

Во время суровой долгой зимы отшельник – если, конечно, он разумный – проглотит грустные мысли и запрет на замок чувства. Осознав, что судьба предназначила ему существование зверька сони, он утешится этой мыслью, свернется клубком, забьется в норку и доверится метели, которая заботливо занесет его снегом и в дремотном состоянии сохранит до весны.

Наверное, в утешение он скажет себе: «Все правильно, так и должно быть, поскольку иначе быть и не может».

И правда: не исключено, что в один прекрасный весенний день снежный склеп откроется, подует теплый южный ветерок, в норку заглянет солнечный луч. Пробуждение листвы, щебет птиц, журчание освободившихся ото льда ручьев призовут к воскрешению, но может случиться и иначе: мороз проникнет в его сердце и больше никогда не уйдет, а весной ворона или сорока вытащит из норки клочок меха и жалкие косточки. Только и в этом случае все произойдет правильно, в соответствии с законом природы. Следует предположить, что каждый мудрый зверек понимает, что смертен и однажды – кто-то раньше, кто-то позже – тоже разделит участь любой плоти.

После знаменательной поездки в театр настали семь таких же пустых, как листы чистой бумаги, недель. Никто меня не навещал, никто не писал, как и из-под моей руки не появилось ни единого слова, ни единого знака.