Виллет

Разве когда-нибудь луна выглядела некрасивой? Красная, словно пламя, она поднялась над склоном, на наших глазах стала золотой и вскоре чистой, без единого пятнышка, вознеслась на безмятежное небо. Умиротворил лунный свет доктора Бреттона или опечалил? Настроил ли на романтический лад? Думаю, да. Обычно не склонный к проявлению чувств, сейчас, глядя на безупречный диск, он вздохнул тихо, почти незаметно. Не оставалось сомнений относительно причины или значения вздоха: я знала, что рожден он красотой, а адресован Джиневре, – и, понимая это, сочла своего рода долгом произнести имя, о котором он думал. Конечно, доктор Джон был готов к обсуждению: в лице читался интерес, подтвержденный массой вопросов и комментариев. Напор чувства и красноречия сдерживался, пожалуй, лишь смущением и боязнью начать разговор. Я могла принести пользу одним-единственным способом: избавить собеседника от неловкости. Достаточно произнести имя идола, чтобы свободно полилась нежная песнь любви. Я придумала удачную первую фразу: «Вам известно, что мисс Фэншо отправилась в путешествие с четой Чолмондейли?» – и уже открыла рот, чтобы начать, когда доктор Джон сел рядом, нарушив мои планы, и, спрятав чувства в карман, заговорил на другую тему:

– Сегодня утром я первым делом отправился на рю Фоссет, чтобы сказать кухарке, что вы в безопасности и в хороших руках. Представьте себе: оказалось, что она до сих пор не заметила вашего отсутствия. Думала, что вы по-прежнему в большой спальне. Заботливая служанка и прекрасный уход!

– О, все это вполне объяснимо. Готон все равно не смогла бы сделать ничего другого, кроме как принести чашку ячменного отвара и кусочек хлеба. Но за последнюю неделю я так часто отказывалась и от того, и от другого, что доброй женщине надоело напрасно бегать из кухни жилого дома в школьную спальню, и она приходила лишь раз в день, чтобы поправить постель. Думаю, однако, что с радостью приготовила бы для меня бараньи котлеты, если бы я смогла их съесть.

– О чем думала мадам Бек, оставляя вас в одиночестве?

– Она же не могла предвидеть, что я заболею.

– Вы много страдали? Как ваша нервная система?

– Не знаю, что там с моей нервной системой, но настроение было ужасным.

– Что лишает меня возможности использовать лекарства. Исправить настроение медицина не способна. У порога ипохондрии врачебное искусство пасует: заглядывает в камеру пыток, но ничего не может сделать и даже сказать. Способно помочь лишь жизнерадостное общество. Вам не следует оставаться в одиночестве и нужно как можно больше двигаться.

За полезными советами последовала исполненная понимания пауза. Я подумала, что рекомендации прозвучали уместно, не выходя за рамки безопасности обычаев и непогрешимости традиций.

– Мисс Сноу, – опять заговорил доктор Джон, к моему огромному облегчению оставив тему здоровья и моей нервной системы, – позвольте спросить: вы католичка?

Я очень удивилась:

– Католичка? Нет! Откуда такая мысль?

– Дело в способе, которым вас поручили мне вчера вечером…

– Меня вам поручили? Ах да, конечно! Я ведь до сих пор не знаю, как я сюда попала.

– Должен признаться, при обстоятельствах, немало меня озадачивших. Вчера я весь день провел в наблюдении за исключительно интересным клиническим проявлением. Болезнь редкая, а лечение сомнительное. Подобный, но еще более острый случай довелось видеть в парижском госпитале. Впрочем, это вас не заинтересует. Наконец смягчение основных симптомов (в том числе и острой боли) позволило мне уйти, и я отправился домой, из-за непогоды – кратчайшим путем, через нижний город. Проезжая мимо принадлежащей общине бегинок старинной церкви, при свете фонаря в глубокой арке входа увидел священника, который что-то пытался поднять со ступеней. Света фонаря было достаточно, чтобы рассмотреть лицо. Этого святого отца я часто встречал у постелей больных, как богатых, так и бедных, но гораздо чаще – бедных. Мне он кажется человеком достойным – гораздо лучше большинства представителей своего сословия в этой стране, причем во всех отношениях: как осведомленности, так и преданности долгу. Наши взгляды встретились, и он сделал знак остановиться. В его руках оказалась женщина – без сознания. Я спешился.

«Это ваша соотечественница, – сказал священник. – Спасите ее, если она еще жива».

При ближайшем рассмотрении соотечественница оказалась учительницей английского языка в пансионате мадам Бек – без сознания, замерзшая и едва живая. Я поинтересовался, что все это значит.

Святой отец поведал, что после вечерни вы пришли к нему на исповедь, но ваш вид да еще признание…

– Интересно, что же я сказала? – полюбопытствовала я, прервав его.