Виллу-филателист

Отвечал, конечно, что я именно так и думаю. Но в душе, к своему удивлению, вынужден был признаться, что я вообще-то и не задумывался над этим. Формула имелась, и ею было так удобно пользоваться. А то, что можно было вывести какую-то другую формулу, это я понял, только подружившись с Тийной.

Это было чертовски неприятно. Кому хочется признаваться, даже себе, что он твердит чужие речи как попугай и подражает другим словно обезьяна. К тому же внутри скребло, когда оказывалось, что у приятеля есть такое мнение, до которого ты сам не смог дойти. Это заставляло напрягать и свои мозги.

Поэтому я и старался наращивать эти цифры. Было здорово сознавать, что в последнее время и я мог козырнуть какой-нибудь свежей мыслью. К тому же верил, что, бывая чаще вместе, я смогу сильнее привлечь к себе Тийну.

Откровенно говоря, пока я только одним сумел всерьез удивить ее. По крайней мере я сам думал так. Своей удалью.

С того наше знакомство и началось.

В пионерском лагере, куда мне отец достал путевку на лето, первый отряд пребывал на особом положении. Делали что хотели. Только на линейке и во время еды бывали на месте. В остальное время — свободные люди. В основном гоняли мяч, купались и загорали.

Однажды под вечер мы ватагой находились за лагерем у уключины реки. Двое перекидывали воланчик, другие в старой лодчонке плавали в прибрежных камышах, кто-то слушал по транзистору какую-то бравую музыку, приправленную игрой ударника.

Вдруг кто-то вскрикнул: «Ой!» Послышался всплеск, и выплывшая на открытую воду посудина перевернулась вверх дном.

Мы не обратили на эту мини-катастрофу особого внимания. Воды в реке было едва по шейку, погода теплая, а наша «Санта Мария» и до того не раз к общему удовольствию переворачивалась со всей командой.

Но на этот раз вдруг закричали:

— А где Маре?

В голосе крикнувшей был испуг и недоумение.

— Маре!

— Маре, ты где?

Крики оставались без ответа.

Это заставило меня кинуться в воду. В несколько гребков я был уже у лодки. Нырнул. Под перевернутым корытом никого не было. Снова набрал полные легкие воздуха и ушел на дно. Там были ветки, коряги, какие-то растения и осклизлые камни. Мне такое дно не нравится. Отвращение брало верх, но я заставил себя лазать под водой до последней капли кислорода.

Когда я снова высунул голову из воды, донесся смеющийся голос Маре.

— Ау! Я здесь!

Я сплюнул и выбрался на берег. Глупая шутка! Девчонка, после того как лодка перевернулась, спряталась за какими-то зарослями. Явно затем, чтобы, хихикая, смотреть, как ее исчезновение наводит на нас панику.

— Видели, как Пааво бросился за Маре головой в тину! — засмеялся кто-то.

Это было сигналом к общей потехе. Маре постреливала на меня глазами, словно уверенная, что я ненароком вынес свою скрытую симпатию к ней на общее обозрение.

Я нахохлился. А Маре сказала девчонкам вполголоса, правда, так, чтобы все слышали:

— Какой же смелый, этот Пааво!

Я еще не успел решить, как мне реагировать на столь банальный комплимент, как другой девчачий голос словно хлыстом хлестнул:

— Тоже мне смелость — там, где вода по колено!

Я глянул на говорившую. Белобрысую эту я и раньше здесь, в лагере, встречал. Но до сих пор мой взгляд просто скользил мимо нее. Видимо, не подавала повода, чтобы привлечь внимание. Я даже не знал ее имени.

Теперь я увидел в глазах белобрысой и в уголках ее рта усмешку, словно она была уверена, что комплимент Маре тронул меня и что я тут же распущу хвост.

— А какая должна быть настоящая храбрость? — неожиданно спросил я.

Лишь когда эти слова были сказаны, я понял, до чего они глупо прозвучали.

К счастью, мой вопрос слегка смутил белобрысую. Явно поэтому она и не ощутила в нем скрытого желания возвысить себя.

— Откуда мне знать… — пожала она плечами. — Разве этих настоящих смельчаков на каждом шагу видишь!

Затем она вдруг оживилась и твердо произнесла:

— Я только одного видела. Моего дядю. Когда его ужалила гадюка, он взял нож и вырезал ужаленное место. Сам вырезал у себя на ноге кусочек!

Я представил себе, как это могло быть: вот втыкаю нож в свое тело и… вырезаю… Какая-то тошнота комом встала у меня в горле. Я вроде даже боль почувствовал.

Передернул плечами и заметил, что вся наша компания необычно присмирела.

Затем кто-то протянул:

— М-да… Стоит повторить!

Другой кто-то добавил:

— Это тебе не по дну реки ползать!

Мой взгляд опять выхватил среди других лицо Маре. Она пристально смотрела на меня. Была как-то напряжена и будто ждала чего-то.

— Чего смотришь! — бросил я ей в лицо.

Взгляд Маре не изменился. Он странно тревожил меня. Принуждал. Волновал. Я не мог не сказать:

— Если понадобится, и это сделаем!

Может, на этом все и кончилось бы. И раньше между собой бросались словами и грудь выставляли. Но в Маре словно злой дух вселился!

— Не верю… — прошептала она, но было видно, что ей бы очень хотелось верить.

Я махнул рукой, словно об этом не стоило и говорить.

Но балбес какой-то уже крикнул:

— Ребята, несите нож и чашку для крови!

Кто-то сунул мне в руку раскрытый перочинный ножичек.

Руки мои похолодели и задрожали.

— Вырежи на руке имя невесты, — посоветовал один.