Виллу-филателист

Это было сказано совершенно спокойно. Даже с достоинством. Потому что Прийдик, ставя условие, знает, какой у него козырь в руках. Об этой коллекции и ценности ее в школе знают куда больше, чем даже сам Виллу может полагать.

Плечи у Виллу вздрогнули. Но затем он прислонился затылком к стенке и усмехнулся. На такую уловку они его не возьмут! Разве можно принимать всерьез такую угрозу? Никто не в состоянии уничтожить коллекцию марок. Человек просто не может сделать этого! Можно совершить что угодно: поломать мебель, выбить стекла в окне, даже в порыве злости можно разорвать учебник… Но коллекцию марок? Никогда!

— Ты слышал? — уже злобнее кричит Прийдик. Его явно удивило, что такая угроза не подействовала.

— Слышал! — отзывается Виллу.

— Ну?

— Что «ну»! Не говори глупости!

— Так ты не откроешь?

— Нет!

— Ладно. Дело твое. Считаю до трех, и, если дверь не откроется, мы начнем!

Виллу не отвечает. Он думает:

«Ох и рассердится этот Прийдик, когда поймет, что такой угрозой он ничего не добился!»

— Раз, два… — слышится за дверью. Короткая пауза. Затем: — И… три!

Виллу спокойно сидит. Он уверен: сейчас Прийдик начнет ругаться, что его маневр не удался.

Через дверь доносится совсем тихий шуршащий звук. Так рвут бумагу!

Виллу хватается за край табуретки. Он чувствует, как этот шуршащий звук все нарастает и нарастает… И заполняет вдруг собой всю квартиру — от стены до стены. Не дает вздохнуть, двинуться… Сдавливает своей ужасающей тяжестью сердце, сознание…

Снова рвется бумага.

И еще раз.

— Нет, нет! — кричит Виллу.

— Тогда открывай!

Виллу поднимается и смотрит в замочную скважину.

Посреди комнаты стоит Прийдик. Он держит за обложку раскрытый альбом. На полу валяются три выдранных листа. На них и вокруг них, словно уставшие бабочки, опустились разноцветные марки.

Виллу отворачивается и закрывает глаза.

— Ну так как? — спрашивает за дверью Прийдик.

В ответ молчание.

За дверью снова медленно рвут страницу альбома. Кррр… кррр…

Виллу зарывается головой в одежду на вешалке. Закрывает руками уши. И все равно тот ужасный звук пронзает мозг. Наверное, он уже никогда не оставит Виллу!

Нет! Дольше его невозможно терпеть!

Он отбрасывает одежду и хватает ключ. Поворачивает один раз. Затем рука останавливается.

«Что я делаю! Ведь еще нет восьми. Они еще успеют. А я могу помешать им… Могу! И должен!»

Он решительно поворачивает ключ — снова на два оборота!

Прийдик и Раймо стучатся в дверь. Доносится ругань. Ее сопровождают ужасные, прямо-таки невыносимые для Виллу звуки раздираемой бумаги. За дверью уже ни о чем не спрашивают. Рвутся листы, трещат обложки…

— А ну выпусти! — вопит Прийдик.

— Выпущу в восемь!

Снова рвутся листы. Раздирается коллекция.

Но затем в комнате наступает странная тишина. Словно та страшная работа закончена. Молчание длится минуту… другую… третью…

Виллу наклоняется к замочной скважине.

Прийдик по-прежнему стоит посредине комнаты. Но сейчас его руки повисли. Голова опущена.

Что с ним происходит?

Медленно и степенно, будто ничего не случилось, настенные часы отбивают восемь.

И когда звучит последний удар, Виллу протягивает руку и открывает дверь.

Прийдик и Раймо, толкаясь, пробегают мимо. Они не бьют Виллу. Даже не замахиваются. Они даже не в состоянии посмотреть в его сторону. Они подавлены, им стыдно?..

На полу валяются листы и марки.

Виллу начинает их подбирать, но они вылетают у него из рук. Он опускается на пол и плачет…

Ночь и утро

Обычно я засыпал сразу, но в тот вечер сон долго не приходил. Наверное, потому, что мама вела себя не совсем обычно. Не разделась, не легла в кровать. Возилась за занавеской, где у нас была кухня, время от времени заглядывала в комнату, хотела, видно, убедиться, спим ли мы с сестрой. Я притаивался как мышь и быстро закрывал глаза.

Настенные часы зашипели и пробили два удара.

Так поздно! Почему мама не ложится? Ей завтра в шесть вставать. Идти на фабрику к своим станкам. Сама жалуется, что валится с ног от усталости. И сердце без конца болит и дает перебои.

Кого она караулит? Караулит или ждет? Может, снова пойдет листовки расклеивать?

Эта мысль наполнила меня тревогой и беспокойством. Сон как рукой сняло.

Однажды ночью она уже уходила… Об этом я узнал случайно. Дядя Артур пришел к нам рано утром. Мама думала, что я еще сплю, но скрип двери меня все же разбудил. Так я и услышал, как они за стенкой шептали о листовках.

Дядя Артур был другом отца, а теперь стал советчиком нашей семьи, когда матери нужно было посоветоваться и помочь. Потому что отец наш сидел в тюрьме. «За коммунистическое подстрекательство». Эти три слова я услышал на суде, и они запомнились мне. Мы сидели тогда с мамой на деревянной лавке и смотрели во все глаза на отца. Он сидел вместе с другими на скамье подсудимых между охранниками за ограждением.

Эти три слова тогда мне ни о чем не говорили.