Вина

За ней выскочила дочь. А я упал лицом на подстилку, хотел навзрыд заплакать и не смог.

Скоро опять появилась хозяйка, а за ней в мою хатку вошли два офицера: капитан и старший лейтенант. Им было лет по тридцать. Бросилась в глаза их хорошая выправка: стройные, подтянутые, сразу видно, до войны служили в кадровой армии. Военная форма и погоны очень шли им. Я пытался подняться, но тело мое даже не шевельнулось.

Капитан приложил руку к фуражке и спросил, кто я и как сюда попал.

Я коротко ответил.

— А документы у тебя какие есть?

Достал из-под сена красноармейскую книжку и комсомольский билет.

Непомерно долго они рассматривали документы, и я не мог дождаться, когда же они опять повернутся ко мне. Потом старший лейтенант спросил у капитана:

— А что, разве восьмая гвардейская дивизия участвовала здесь в боях?

— Участвовала, — ответил капитан. И, видя, что старшего лейтенанта не убедил ответ, добавил: — Она прошла правее нас. — И показал рукой в окошко, под которым я лежал.

— Встать можешь? — спросил старший лейтенант и нагнулся ко мне. Вдруг он отшатнулся и, отвернув лицо, спросил: — Это что так пахнет?

— Рана… — ответила за меня хозяйка. — Рана у него пахнет. Ему в госпиталь надо поскорее…

— Да-а-а? — протянул старший лейтенант и, качая головой, повернулся к капитану.

— Я сейчас гимнастерку ему принесу, — метнулась из комнаты хозяйка. — Она у него вся в крови была…

Переодевшись в свою солдатскую гимнастерку, которая была выстирана и аккуратно зашита, я медленно вышел в сад, а затем побрел по улице за старшим лейтенантом. Мы шли к дому, куда раньше, не ожидая нас, ушел капитан. Меня поддерживала хозяйка, а я благодарил, говорил, что дойду сам, без ее помощи.

— Нет! — решительно сказала она. — Уж я теперь доведу тебя. Не отбивайся.

Вошли в дом. Через проем открытой двери мне было видно, что старший лейтенант уже сидел за столом спиною к двери и с кем-то сердито говорил.

Усадив меня на лавку в сенцах, моя хозяйка встала в дверях и не собиралась уходить. Старший лейтенант продолжал разговаривать с тем невидимым, кто, наверное, сидел на другом конце стола, и я слышал, как он с досадой сказал:

— У меня нет людей! Понимаешь, нет? Еще надо отвезти раненого. — Он повернулся в нашу сторону и, видно встретившись глазами с моей хозяйкой, виновато опустил голову и умолк.

В это время мимо меня в комнату пробежал молоденький младший лейтенант. Мне он напоминал нашего Беспалова. Такой же юный, наверное, тоже только что из училища. Младший лейтенант стал сбивчиво рассказывать, что на батарее случилось несчастье. Двое солдат разбирали немецкий запал, и он взорвался.

— А вы куда смотрели? — закричал старший лейтенант. И тут же приказал запрягать лошадь и везти раненых. Показав на меня, добавил: — И этого бойца прихватите.

Видя, что мне совсем плохо, прикрикнул вдогонку уже убегавшему младшему лейтенанту:

— Да сена побольше наложите в подводу. Сена побольше.

Хозяйка подошла ко мне, грустно улыбнулась, и в ее доброй материнской улыбке было столько тепла и жалости, что у меня все сжалось в груди.

— Ну, я пойду, сынок… До свидания. — Она чуть склонила голову и замерла, как это делают деревенские женщины при прощании.

Я выдохнул свое нелепое «до свидания». Хотел подняться, проводить до порога, но почему-то не поднялся и не проводил… До сих пор не могу простить себе этого. Силы у меня были, я ведь дошел сюда сам. А вот не встал и не проводил…

Потом вбежал тот молоденький младший лейтенант.

— Выходите! Подвода уже готова!

Сам, без посторонней помощи, вышел во двор. Подвода стояла у крыльца. На нее было наложено много соломы, на которой лежали двое солдат.

Перед отъездом к подводе подошел старший лейтенант, о чем-то поговорил со своими бойцами, потом остановился рядом со мною, положил руку на плечо.

— Ты извини, солдат. Надо бы тебя отправить сразу… Да свободных у меня людей нет. Ты же видишь?

— Спасибо, старший лейтенант. Спасибо, что освободили, — ответил я и почувствовал, что все поплыло передо мною.

Но теперь уже не боялся потерять сознание. Я был у своих и знал, что не умру.

8

Открыл глаза, когда уже смеркалось, и сразу подумал: «Как же так? Даже не знаю названия села, где мне спасли жизнь. Если врачи вылечат меня и я уцелею на войне, то как же найду это село?» Хотел тут же спросить у ездового, знает ли он название села, откуда мы выехали, но он сидел впереди, а я лежал в конце подводы. Расстояние слишком велико для меня — а голос мой совсем ослабел, я едва слышал себя, — чтобы я смог докричаться до него. К тому же между нами лежали два раненых артиллериста. Они еще не свыклись со своей болью, вскрикивали на ухабах и неровностях дороги и громко стонали.

Я лежал молча, только сильнее сжимал зубы, когда подвода шла по особенно тряской дороге.

Мы доехали к повороту. Повернул голову и на обочине дороги увидел указатель. На синей жести белыми буквами по-немецки было написано: «Большие проходы». «Ну, по этому странному названию я найду и то село», — подумалось мне, и успокоился.