Винляндия

Опять в Вашингтоне, отчаянно стараясь объяснить своё поведение и прикрыть спину, Бирк на самом деле не имел бы времени выследить Френези, как он потом это излагал, но это не уберегло его от фантазий о ней. Вскоре он уже что ни вечер дрочил на её образы, которые мог припомнить, вот лежит в постели, вот сидит в туалете, идёт по улице, как сверху, так и снизу, одетая и голая, а сам Бирк валяется совсем один в кондиционированном воздухе на арендованной тахте с психоделическим орнаментом у себя в новой квартире на Висконсин, в хмуром Ящикоморганье, тянется в прошлое, давят слёзы, а он был уверен, что они не придут никогда. Нет, на работе-то всё прекрасно, отделы мозга в том, что касалось работы, от Френези заизолированы, хотя время от времени сонный вахтёр похоти не задвигал щеколду, обычно вокруг полнолуния, и тогда Бирк ловил себя на том, что направляется на Дюпон-Сёркл и в другие места сборищ молодых и некритичных и старается общаться с хиппи, чёрными и наркоманами, мириться как можно великодушнее с их музыкой и близостью, ищет крепкие стройные ноги, мелкий ливень волос, если повезёт, фатально, и те глаза тихоокеанской синевы, надеясь в свете достаточно отзывчивом отыскать себе девушку, на которую можно спроецировать призрак Френези, кто протянет ему цветочек, предложит косяк — оттяжно! — согласится, чтобы её привели сюда, на эту испятнанную молофьей тахту, чтобы взяли, и — Бирк, Бирк, возьми себя в руки! Но в древней тени свернулся кольцами ещё один советчик, шепча: Оторвись. Бирк знал, до чего ему хотелось, боялся того, что может произойти, если он не сумеет сдержать порыв. Однажды, не слишком много лет назад, трезвый и сна ни в одном глазу, он вдруг захохотал над чем-то по Ящику. Вместо того чтобы достичь пика и увять, смех набирал интенсивности, стоило ему вздохнуть, отклоняясь к некоему состоянию мозга, которого он не мог вообразить, заполняя и затапливая его, голова захвачена и раскручена сверхъестественной лёгкостью, запущена по какому-то курсу, не объяснимому обычными тремя измерениями. Бирк был в ужасе. Перед глазами мелькнул мозг, который сейчас вывернется наизнанку, как носок, а вот что будет потом? В какой-то момент его вырвало, некий цикл разомкнулся, и вот это, как он впоследствии сам стал расценивать, «спасло» его — некий компонент его личности, отвечающий за тошноту. Бирк ему обрадовался, как важному открытию в себе — непредвиденный контроль, которому теперь можно доверить свою безопасность от всего, во что чуть было не вынес его потоп хохота. С тех пор он тщательно старался не хохотать так легко. А вокруг в те дни он наблюдал людей своего возраста, что сдавались опасным порывам весёлости, даже решали больше не возвращаться к постоянным своим работам и жизням. Коллеги отпускали длинные волосы и сбегали с подростками того же пола работать на ранчо психоделических грибов на дальних побережьях. Кабинки туалетов из стеклоблоков и известкового туфа самого Министерства юстиции громыхали и отдавались эхом «Пинк Флойда» и Джими Хендрикса. Куда бы ни глянул Бирк, он видел дефекты контроля — а прочие, в свою очередь, как-то сомневались по части Бирка.

Внутренние дисциплинарные комиссии Юстиции держали его под надзором по меньшей мере с первых дней его бродячих жюри, когда он мазал своей харизмой умника выпуски новостей местных телеканалов, радиопередачи «звоните-ответим» и лекционные ангажементы перед «частными» группами в банкетных залах пригородных едален, известных своими разновидностями красного мяса. Когда в кадре возникла Френези, интерес их навострил ушки. Вот и развлечение: федеральный обвинитель сохнет по левачихе в третьем поколении, которая могла б — запросто бомбанула бы Статую Свободы. Ставились и просаживались недельные жалованья — на том, сколько Бирк продержится на своём месте, причём тотал обычно прикидывал срок его жизни в днях. Привлечённый, в конце концов, для Фундаментальной Маленькой Беседы, он был откровенен в точности столько, сколько, знал он, ему требуется, чтобы заткнуть Комиссии рот, но ни словом сверх. Если в пределах некоего радиуса всё лежало замаскированно и глубоко укрепленно, он, тем не менее, всё равно от неё отрекался, шуточки про неё допросчикам отпускал, о сиськах её, о пизде, отказываясь вестись, даже делать вид, что её защищает.

— В следующий раз, Бирк, просто приходите к нам, сообщайте, мы вам можем выбить чего захотите, ловец вы наш радикалов, эгей, да вообще без проблем, братан. — Время от времени он пускался до того безумствовать, что ловил их на слове. Ему предлагали широкий ассортимент размеров, окрасов и возрастов, не говоря уже о нео-ломброзианских типах лиц и тел. Но он отбирал женщин по их досье, чтоб у них дорожки вероятнее всего пересекались с Френези, живя ради маловероятной возможности обнаружить её имя, небрежно засунутое в какую-нибудь светскую болтовню за выпивкой. С терпением и кротостью, которые обходились ему недаром, Бирк всегда пытался вырулить диалог к этой единственной тусклой звезде.