Винляндия

Младенец молча спал в другой комнате. Френези наблюдала за Зойдом не первую неделю, пока он неуклюже собирал по кускам сюжет. Могла бы и помочь, однако надеялась, тогда уже наивно, что он где-нибудь свернёт не туда, выйдет с версией, в которой она будет выглядеть чуточку лучше, меньше переживая из-за его мнения, в конце концов, нежели из-за материного. Как бы то ни было, Зойд не пошёл у неё на поводу — лишь спотыкался дальше и угрожал, не учитывая детали, но сопоставляя одно с другим, по сути, безжалостно, правильно, Бирк, Драп, возвращение Бирка, всё это, не оставляя ей троп к укрытию.

Хотя романтически настроенному наблюдателю может показаться, будто Бирк явился искать её, по крайней мере, склонен был найти её в своём списке дел к пребыванию на Западном побережье, Френези как могла облегчала ему задачу, больше своего нормального времени проводила у Саши, допуская, что та же слежка, при которой она, помнится, росла, жуткие дёрганые блики объективов камер, угрожающие силуэты и звуки по ночам, всё это снова на месте, и её увидят, причём не кто-то, а он. И что рано или поздно он придёт и заберёт её.

Она переехала в дом в Гордита-Бич как «цыпа Зойда», затем «супружница Зойда». Беременная Прерией, она сидела с несколькими другими молодыми женщинами внутри светской орбиты группы на затянутой сетками террасе, лицом к морю, иногда целыми днями вместе, пили из глиняных кружек травяные настои, которые, считалось, способствуют высшим состояниям ума / тела, слушали «Кей-эйч-джей» и «Кей-эф-дабьюби», хрустальная травка стекала к белому пляжу, бризы с моря вихрились в сетчатых ширмах. Линия визирования девочкиных глаз упиралась в точку внимания, зафиксированную на горизонте… в своём втором триместре она стала впадать в грёзы об НЛО, ясно видела их сколько угодно раз, хоть её и дразнили, выскакивая из небесно-голубого рэлеевского рассеяния и заскакивая обратно, словно бы сквозь идеально эластичную простыню, передовые дозоры некой иной силы, какого-то безжалостного пришествия. Меж тем, на суше, в глубине долгих застроенных дюн, за прибрежной трассой, огромная Лоханка, отравленная, заражённая автотранспортом, одержимая тенями, избыточно поливаемая и облучаемая, увлекала Зойда прочь от пляжей, которые ему полагалось музыкально представлять, весь в беспокойных переездах, долгих, как рабочие дни, в густейшие лавины смогового супа, днём работа по крышам и канавам, вечером у «Корвэров» выступления, в мелких клубах и барах от Лагуны до Ла-Пуэрте. Тогда случилась зрелая, сиречь барочная фаза отношений Л.А. с рок-н-роллом, наметённая на, по оценкам Зойда, с его сёрферским глазомером, двадцатилетний цикл — ещё в двадцатых это было кино, в сороковых радио, теперь в шестидесятых пластинки. На один слабоумный сезон город утратил слух, и контракты заключались с такими талантами, что в иные времена оставались бы скитаться в пустыне, а играть лишь в туалетах тех оазисов, что найдут. С допущением, будто Молодёжь понимает собственный рынок, мелкая шушера начального уровня, которая ещё вчера довольствовалась торговлей чеками из-под полы в экспедициях, повышалась до управленцев, получала в своё распоряжение громадные бюджеты и отпускалась с привязи, как выяснялось, подписывать на лейблы, считайте, любого, кто не фальшивил и мог сообразить, как пройти в дверь. Обалдев от великого всплеска к детству, критические способности отказали. Кто мог определить цену продукта, какой ни возьми, или жить дальше, не подписав контракт со следующей суперзвездой? Ополоумевшая, утратив всякую осторожность, индустрия работала на чистых нервах, а её сделки на миллионы долларов заключались на основе грёз, флюидов, или, как в случае с «Корвэрами», мелких галлюцинаций. Скотту Хрусту как-то удалось срастить банде контракт на запись с «Вялотекущими пластинками», напористым, хоть и непостижимо эклектичным голливудским лейблом, и в тот день, когда они явились подписывать бумаги, глава А-и-Р[115], ещё не окончивший среднюю школу, только что сведя ментальное знакомство с какой-то пурпурной кислотой, на которой был вытиснен силуэт летучей мыши, приветствовал их с необычайной теплотой, полагая, что они, по ходу дела, суть визитёры из другого измерения, которые, пронаблюдав за ним много лет, решили материализоваться в форме рок-группы и сделать его богатым и знаменитым. Когда «Корвэры» уходили, они и сами уже в это верили, хоть и пришлось всё равно удовлетвориться стандартным договором дня, ибо дальнейшие клаузулы выработать оказалось невозможно: их требовалось составить на каком-нибудь человеческом языке, а сия среда была в данный момент недоступна для уже слышимо вибрировавшего главы отдела («Отдела главы! — визжал он, — у всех тут отдел… главы! Ха! Ха! Ха!»).