Винляндия

Стоял приятный денёк, все вывалили на Плазу Дьюи Уэбера наслаждаться солнышком, мальчишки распустили галстуки, даже поснимали пиджаки, девчонки растрясли волосы и подвернули юбки аж до колен, у тысячи студентов обеденный перерыв, пьют молоко, едят сэндвичи, болонья на белом хлебе, слушают записи «Конгрегации Майка Кёрба» по радио, болтают о спорте, увлечениях и занятиях, о том, как движется постройка нового Памятника Никсону, стофутового колосса из чёрного и белого мрамора, задумчиво глядящего не в море, а на сушу, который высится над всей архитектурой студгородка, и поверх самых высоких деревьев, смуглобледный, с недоумением на лице. Посреди этой полуденной сцены, безмятежной до того, что и статую б очаровала, вдруг возникает, ни с того ни с сего, аромат дымка марихуаны. То, что его широко и незамедлительно признали как таковой, впоследствии вынуждало историков этого инцидента подвергнуть сомнению наркотическую невинность студенчества, чьё большинство уже по крайней мере нарушало калифорнийские статуты о праздношатании касаемо Пребывания На Месте, где горит зловещая трава. Судьбоносный косяк в тот день мог явиться, бог знает, от кого угодно в воинстве нежелательных сёрферов, что в последнее время пробирались вверх по утёсу и растекались среди здорового ученичества, принося с собой «заначки», состоявшие — до нынешнего времени — преимущественно из стеблей и семян, кои из-за таинственной аномалии в химии сёрферского мозга их на самом деле вставляли, а у тех, кого они старались «подсадить», вызывали только головную боль, расстройство верхних дыхательных путей, раздражительность и уныние, синдром, который до последнего времени детки из колледжа, не желая казаться невежливыми, делали вид, будто полагают эйфоричным. Но в тот день, при одном лишь отдалённом душке Косяка на Плазе, принесённом пряным ветерком, возможными вдруг показались и другие состояния рассудка. Как хлеба и рыбы, самокрученные сигаретки вскоре начали множиться, завились локоны дымка, все из одной сумки того, что отчёты наркоагентства впоследствии назвали «крайне мощными» вьетнамскими макухами, вероятно, как потом предполагалось, принесённой чьим-то братом на военной службе, поскольку сёрферским такой продукт быть никак не мог.

Как показывала дальнейшая реконструкция событий, когда одна молодая женщина внезапно рухнула на колени и принялась орать на Иисуса, чтоб тот избавил их всех от сатанинского вещества, к расстроенной девушке приблизился неопрятный юноша в бежевом костюме, с белками глаз как карта округа и вялой улыбочкой, которую он не мог, впервые в жизни, контролировать, и попытался, в духе благожелательной терапии, вставить ей в рот зажжённый кропаль, что привлекло антипатичное внимание её мол-чела. Прочие приняли одну или другую сторону, или же, высев на измену, тоже начали орать и бегать кругами, причём некоторые отправились звонить в полицию, совсем немного погодя на вызовы ответили посты от Лагуны до Эскондидо, и то, чего им недоставало в координации, более чем компенсировалось их рвением от представившейся возможности приложить руку, хоть и накоротко, к плоти студенческого возраста. Именно в самую круговерть воспоследовавшего смятения долгих толповолн, несущих в себе мелкие вспышки насилия, что взрывались, как семена в сёрферской сигарете, и вступил, считая ворон, Драп Атман, озабоченный более тёмными подтекстами доклада по теории групп, что он как раз изучал.

— Что происходит? — осведомился он.

— Ты нам скажи, ты же длинный.

— Да, Ваше Высотчество, что там творится.

Драп убедился, что поблизости выше него и впрямь никого нет, если под определением «близость» понимать область, ограниченную совокупностью точек отчасти до следующей личности с высотой, равной или превышающей его собственный рост, шесть футов и три с половиной дюйма, каковое расстояние варьируется по линейному закону с высотой… Его мысли прервала потасовка неподалёку. Трое полицейских, навалившись на одного невооружённого студента, избивали его своими усмирителями беспорядков. Их никто не останавливал. Звук был ясен и ужасен.

— Какого чёрта, — произнёс Драп Атман, и ректум ему пробило толчком страха. То был миг света, в который ему явилась подлинная природа полиции. — Они людям головы проламывают?

— А с той стороны?

— Ряды легавых — каски, комбезы — с каким-то оружием… — Драп вдруг стал корректировщиком.

— Чувак, давай ноги делать!

— Выведите нас кто-нибудь отсюда!

— Пошли за этим дылдой!