Виннету

— Разве мы имеем меньше прав на эту землю, чем вы? Разве она вся не принадлежит краснокожим? У нас многое отняли, — и что же мы получили за это? Нищету и горе! Вы отгоняете нас все дальше, вы все больше тесните нас, так что мы в ближайшем будущем задохнемся самым жалким образом. Зачем вы это делаете? Разве вам не хватает места? Нет, вы делаете это только из жадности, ибо в ваших странах еще достаточно земли для многих миллионов людей. Каждый из вас хочет владеть целой страной, целым государством; а краснокожий, истинный собственник земли, не смеет иметь и уголка, куда голову приткнуть. Нас гонят с одного места на другое, все дальше и дальше. Теперь мы поселились здесь. Мы надеялись наконец отдохнуть, получить возможность свободно дышать. Но вы опять преследуете нас, чтобы провести свой железный путь. Разве нам не принадлежит здесь такое же право, каким владеешь ты в своем доме и в саду? Если бы мы захотели применить свои законы, то мы должны были бы вас убить. Но мы желаем всего лишь, чтобы ваши законы применялись и к нам. Однако они имеют у вас две стороны, и вы обращаете их нам той стороной, которая для вас выгоднее. Ты собираешься строить здесь дорогу? А спросил ли ты нашего разрешения?

— Нет. Оно мне не нужно.

— Как же так? Разве это ваша земля?

— Полагаю, что так.

— Нет, она принадлежит нам. Купил ли ты ее у нас?

— Нет.

— Подарили ли мы ее тебе?

— Мне? Нет!

— Как и никому другому! Если ты честный человек и тебя послали сюда строить дорогу для железного коня, ты должен был сперва спросить пославшего тебя, имеет ли он на это право. Однако ты этого не сделал! Знай же, что я запрещаю здесь межевать. Теперь я уйду со своим сыном Виннету и вернусь через промежуток времени, который у бледнолицых называется часом. Тогда вы дадите мне ответ. Если вы решите уйти — мы останемся братьями, если же нет — томагавк будет вырыт и начнется война. Меня зовут Инчу-Чуна, я — вождь всех апачей. Я все сказал. Хоуг!

«Хоуг» означает по-индейски «аминь», «да будет так» и скрепляет сказанное. Инчу-Чуна встал, Виннету последовал его примеру. Они медленно удалились, спускаясь в долину, и скоро скрылись за поворотом. Клеки-Петра также поднялся и побрел было за ними. Я поспешно догнал его и спросил:

— Сэр, нельзя ли мне пойти с вами? Делаю это только потому, что чрезвычайно заинтересован Инчу-Чуной и, конечно, Виннету.

— Пройдемтесь немного, сэр, — ответил он. — Я давно уже покинул белых и ничего больше не хочу знать о них, но вы мне нравитесь, и мы совершим с вами маленькую прогулку. Вы, кажется, самый разумный из этой компании. Не так ли?

— Я самый младший здесь и совсем не деловой, каковым, вероятно, никогда не буду. Это, очевидно, и придает мне такой добродушный вид.

— Вы не деловой? Но ведь каждый американец в большей или меньшей мере обладает этим качеством!

— Я не американец.

— А кто же вы, если мой вопрос не покажется вам нескромным?

— Нисколько! У меня нет никаких оснований умалчивать о своем отечестве, которое я очень трепетно люблю. Я — немец.